* * *

разговор, который я не мог слышать

– Ты все слышал, брат, – сказал граф, когда из-за отодвинутой в сторону картины якобы Артура II вышел тощий священник.

– Не понравился мне этот русский, – сказал Жюль, садясь еще на теплый стул. – Но мне кажется, наживку он заглотил.

– Еще как заглотил. Поверь моему опыту, он авантюрист и самый настоящий выжига. Но ничего, как крючок воткнется в губу, никуда он не денется. Полина сделает все, что я прикажу.

– А тебе не жалко Полину? Я же видел, как ты любил ее в детстве. Девочка ни в чем не виновата, к тому же ты воспитывал ее как свою дочь столько лет. Неужели ни капли сожаления?

В беседе двух братьев воцарилась грозная пауза, но неожиданно она прервалась тихим блеющим смешком, настолько неуместным в тот момент, что задавший достаточно серьезный вопрос священник не поверил собственным ушам. Граф смеялся, прикрыв глаза ладонью, бессильно откинувшись на спинку кресла.

– Мне жалко лишь самого себя, – внезапно прекратив смех, ответил граф. – Жалко, когда я поверил в золотые горы этого пройдохи Жене и дал денег на дорогу и его прожекты. И любил ее больше ты. Вспомни, как ты подтирал метрику и, записывая, поставил кляксу, а потом сказал, что сам Бог оставил росчерк. Впрочем, если все выгорит, то Эдмон-Шарль не соврал.

– Получается, что так. Кстати, а кого ты наметил в таинственных родителей. Жене же не глупец, и не раскрыл бы свою тайну. Поди, пытался узнать, а?

Граф отмахнулся от священника, мол, нечего такие пустые вопросы задавать, и нехотя произнес:

– Придумаю что-нибудь. Надо будет разузнать, кто сейчас пользуется влиянием при дворе русского императора. Александра расспрошу, пока он не уехал, хоть какой-то толк будет. Совсем от рук отбился.

Жюль взглянул на бронзовый подсвечник, любуясь огоньком свечи, и тихим голосом произнес:

– Мне отчего-то кажется, что в этот раз тебе не удастся выйти сухим из воды.

– Поясни.

– Ты помнишь его рекомендательные письма, – продолжал говорить Жюль, – вернее одно из них, от губернатора округа Олбани. Клинтон, кажется. А теперь вспомни, где поселился Жене, и на чьей дочери он женился. И после этого ты будешь утверждать, что русский не встречался с Эдмоном?

Граф некультурно высказался, а священник продолжал:

– Теперь вспомни, о чем спрашивала Полина у гостя за столом?

– Холодно ей было… В зале действительно страшный холод. Я раньше не замечал, а сейчас без войлочных стелек никуда.

– Она спрашивала про шахматы, – перебил брата Жюль. – Здесь, в замке, лишь два человека были увлечены этой замечательной игрой, а теперь появился и третий.

– Обожди, я помню, как ты играл в эти фигуры с Жене, – произнес граф.

– И ни разу не одержал победы, – с ноткой сожаления в голосе сказал священник. – А здесь на сто лье вокруг никто мне не соперник. Как ты думаешь, хороший фехтовальщик захочет оценить мастерство собрата по оружию, если тот прибыл с другого конца света?

– А я-то думал, что это мы водим русского за нос.

– Никогда не переоценивай свой гений. Это тебе не Шарлотта Корде, которую ты ловко науськал. Все его поступки говорят о том, что он слишком подготовлен, и пара предъявленных векселей далеко не последнее, что он может достать из рукава. Я бы удавил его этой ночью, но боюсь, что действует он не в одиночку.

– В Креане чужаков нет, мне бы доложили. Пусть только выедет из замка. Красных колпаков на дорогах развелось, аж жуть берет. Они-то и прирежут его по-тихому. Надеюсь, наш Гийом не разучился держать клинок?

– А ты подстрахуй.

– Жюль, ты предлагаешь мне самому устроить засаду на дороге?

– Тебе не впервой, – произнес священник, противно улыбнувшись.

– Улыбочка у тебя, брат, – сама смерть испугается. Ладно, так и решим, тряхну стариной. Как только он подпишет вексель, и нотариус завизирует подпись – русский труп.

– И ты отправишь кальвадос с вином, как и обещал. Чтобы никто ничего не заподозрил, он доедет до портового склада в Кале. Не спорь, брат, так надо. Эдмон, а я думаю, все идет от него, возможно, захочет учинить дознание. Зачем ему упрощать жизнь? А потом уж подключим Макрона. Пусть отрабатывает свои хитрости или с божьей милостью бочки кто-нибудь купит.

* * *

Свет луны уже добрался до лестницы, ведущей к невысокому подиуму, на котором стояла кровать, и облил блеском статую, однако укрытые ковровой дорожкой ступеньки еще были темны, и кошка, кравшаяся по ним наверх, оставалась лишь тенью с невидимыми полосками и милой мордочкой, которая выглядывала как отдельное от нее пятнышко белизны. Она беззвучно прошла по полу спальни, помедлила, касаясь шерстяного ворса, и смело ступила, двигаясь так целеустремленно, что все мышцы ее тела напряглись. Подойдя к кровати, она поднялась на задние лапы, чтобы проверить, как ловчее запрыгнуть и не повредить атлас одеяла, похлопав передней лапой по краю. Кошка присела, сжалась и запрыгнула.

От неожиданности я открыл глаза и, увидев гостью, нажал на кнопку, стоящего на предметном столике фонаря. За окном были именно те минуты ночи, когда воздух кажется невидимым и светильник выхватывает своим лучом ворсистый, как после встряхнутого войлока столб, где волоски и пылинки клубятся и медленно оседают. Покоящаяся на пуховой перине простыня походила на неровный, изрытый ядрами ландшафт. Я закрыл глаза и чуть слышно сказал кошке:

– Уходи.

Однако та, чопорно озираясь, лишь мурлыкнула, притворившись, будто ничего не слышит, и прыгнула мне на грудь, чтобы тут же свернуться, как ей удобно.

Я посмотрел на закрытую дверь и услышал удаляющиеся шаги по коридору, затем вниз по лестнице, а потом они окончательно затихли, но моя голова сама стала поворачиваться к зеркалу, и я почувствовал небольшой сквозняк. Возле высокого трюмо стояла Полина, держа в руках шпагу. Странное выражение не сходило с ее лица, словно она хотела что-то спросить, но глаза выдавали полную решимость в задуманном, и от этого она показалась мне опасной.

– Зачем вы здесь? – спросил я.

– Вот, за Мурлыкой пошла.

– Так это ваша?

– Да, только она считает, что сама по себе, и я снисходительно это позволяю. Впрочем, я многое себе позволяю. Например, подслушивать чужие разговоры. Я слышала, о чем вы говорили с отцом. У меня было предчувствие. Я хотела поговорить с ним, но его не оказалось в замке. Он часто пропадает по ночам.

– Думаю, – сказал я, отодвигая зверя с груди, – нет нужды объяснять вам, из-за чего мужчины ночью не ночуют в своих постелях.

Кошка словно обиделась на меня, тут же соскочила и оказалась на краю кровати.

– Речь не об этом, – сказала Полина, сделав шаг вперед и оказавшись на подиуме. – Речь обо мне. Что он вам прошептал?