Ещё более злобной была статья в колонке «Аттик» «Сандей Таймс» (Sunday Times), где журнал назвали «полицейским отчётом оккупированных Америкой стран». А.Дж.П. Тейлор (A.J.P. Taylor) в своей статье в «Лисенер» (Listener) просто проигнорировал суету вокруг статьи о Розенбергах и заявил следующее: «В этом номере нет статьи, которая заставила бы читателя сжечь номер или даже с возмущением выбросить в мусорное ведро. Ни одна из статей не является политически взрывоопасной... Все статьи - безопасное чтиво для детей. Большинство из них написаны взрослыми и состоявшимися личностями»[409]. «Вы видели «Инкаунтер»? - спросила Мэри Маккарти Ханну Арендт. - Это просто безвкусица, институтский журнал, созданный бывшими продажными студентами»[410].

В личной беседе Спендер сообщил друзьям, что он всегда был против статьи Фидлера, но «не мог противостоять Кристолу каким-либо образом в первом выпуске». Он нужен был Спендеру для оценки его нового видения. Однако он также признался, что статья Фидлера была хороша уже тем, что «позволила британским читателям узнать, насколько ужасным может быть определённый тип американского интеллектуала»[411]. Это перекликалось с мнением Гарольда Розенберга. Убедившись в отсутствии у Фидлера глубины, он написал, что достижение у статьи только одно. Получило подтверждение широко распространённое мнение, что «в Америке все живут на биллбордах».

Как только статья Фидлера разделила читателей «Инкаунтера», она вбила клин в отношения между его соредакторами и увеличила дистанцию между ними. В марте 1954 года Спендер жаловался в письме Джоссельсону, что Кристол никогда не соглашается с его предложениями. Если Кристол не «признаёт своё невежество» в некоторых вопросах, «Инкаунтер» рискует потерять достигнутое положение. Он также обвинил Кристола в публикации журнала таким образом, как будто его, Спендера, не существовало вовсе (на самом деле он действительно отсутствовал большую часть того года; как сообщила Наташа, Спендер был «принудительно отправлен Джоссельсоном и Набоковым» в заграничную командировку от имени Конгресса). «Сейчас я обращаюсь к вам в письменном виде, поскольку жаловался десятки раз устно, но без какого-либо результата, - предупредил Спендер Кристола. - Я должен быть уверен, что планы по улучшению журнала не блокируются вашим простым нежеланием консультироваться со мной или с кем-либо ещё»[412]. Джоссельсон взял сторону Спендера. Он часто ругал Кристола за игнорирование и призывал улучшить журнал. Для этого нужно было «предложить читателям что-нибудь стоящее вместо «чепухи», которую мы публиковали до сих пор, поскольку это может только навредить журналу»[413].

В течение двух лет после выхода в свет «Инкаунтера» отношения между Спендером и Кристолом постепенно рушились. «Я не могу работать с Ирвингом, поскольку для сотрудничества нет основы и механизма, - сказал Спендер Джоссельсону. - Поэтому я считаю, что продолжать работать с ним будет нечестным»[414]. Пока Джоссельсон разруливал эту ситуацию, возникла другая, ещё более серьёзная проблема.

«Так не дадим распрям осквернить наш катехизис».

Джон Кроу Рэнсом

(John Crowe Ransom).

«Наши две знаменитости»

Дело Розенберга поставило перед Америкой болезненную дилемму. Любимчик сенатора Маккарти Рой Кон (Roy Cohn) открыто хвастался перед европейцами своей ролью в преследовании Розенбергов. Это только усилило подозрения о причастности дела к охоте на ведьм Маккарти. За исключением некоторых вопросов технического порядка в Европе росла уверенность в наличии связи между этими двумя явлениями.

Маккарти появился на горизонте в эпоху обеспокоенности европейцев «взаимной неприязнью» Америки и Советского Союза. «Над Атлантикой распространился яд, как какой-то ужасный господствующий ветер»[415], - писала жена молодого американского дипломата во Франции на пике кампании Маккарти. Сенатор от Висконсина компенсировал свой скудный интеллект громкими речами и полным отсутствием совести (он утверждал, что его хромота была связана с военной травмой, но на самом деле она стала результатом падения с лестницы). Мамейн Кёстлер (Mameyn Koestler) считала его отвратительным и называла «взбалмошным бандитом» (хотя верила, что он неплохо справлялся с разоблачением «просочившегося неприятеля»). Как писал Ричард Ровер, никакой другой политик того времени не имел «более надёжного и быстрого доступа к тёмным уголкам американской души»[416]. В начале 1950-х годов Маккарти разглагольствовал о «великом сговоре, таком масштабном и подлом, что история человечества вряд ли видела что-либо подобное». Вдохновлённый процессами над Алгером Хиссом, Розенбергами и другими просоветски настроенными деятелями в США, добавившими благовидности его оруэлльским комплексам, Джо Маккарти дошёл до того, что обвинил генерала Джорджа Маршалла в служении кремлёвской политике. Проходившие под его грозным председательством слушания Комиссии Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности, обвинения и чёрные списки стали обыденным явлением. Артур Миллер был приговорён к тюремному заключению (позже обвинения сняли в апелляционном порядке). Лилиан Хеллман была внесена в чёрный список, и началось «время негодяев».

«За исключением И.Ф. Стоуна (I.F. Stone), чей четырехстраничный самиздатовский еженедельник целенаправленно изучал предмет и не следовал правилу освещения любого вопроса в антикоммунистическом духе, я не могу вспомнить других журналистов, способных устоять перед таким мощным натиском, - писал Артур Миллер. - Имея самую малочисленную коммунистическую партию в мире, США вели себя так, как будто страна находилась на грани кровавой революции»[417]. В 1950 году коммунистическая партия насчитывала примерно 31 тысячу членов. К 1956 году их количество сократилось до нескольких тысяч, большинство из которых были тайными агентами ФБР. «Я всегда верил старой прибаутке, что ФБР поддерживали жизнь в коммунистической партии путём оплаты взносов через своих агентов»[418], - отмечал Уильям Колби, будущий директор ЦРУ. Говард Фаст писал: «В действительности Коммунистическая партия США была в тот момент чуть ли не филиалом Министерства юстиции»[419].