Где-то зазвонил телефон.

— И как ты расценил мои шансы?

— Так себе.

— Прости, что ты потерял деньги. Я всего лишь сбежал от них.

Фитиль начинает трещать, Габриаль поворачивает голову, но вдруг начинает смотреть на побелку стены. Он внимательно рассматривает ее, опуская взгляд все ниже, пока он не упирается в лицо Анхеля.

— Тебе нужна похвала? — спрашивает Габриаль, потирая подбородок.

— Нет. — Анхель отрицательно качает головой.

Некоторое время они сидят молча. Анхель снова засыпает. Габриаль, сцепив на коленях тяжелые руки, рассказывает Анхелю историю про Липучку, о том давнем вечере, о тогдашнем злодеянии Исосселеса, которого Габриаль никогда не забудет.

Анхель шевелится и просыпается на середине очередной фразы Габриаля. На кухне слышно, как кто-то орудует в раковине кастрюлями и сковородками.

— Амо?

— Койот, — отвечает Габриаль. — Амо уехал искать тебя на побережье два дня назад и с тех пор мы его не видели.

— Он оставил на столе свои книги, значит, действительно волновался.

— Угу.

— Кстати о книгах… — Но Анхель думает не об Амо, а об Исосселесе, и в этот момент ему кажется, что в комнате вдруг становится мало света.

— Три дня назад Койот сказал, что Амо во сне на память цитирует половину Книги Бытия — сначала по-английски, потом по-латыни, а потом по-еврейски.

— Вначале было слово.

На лестнице раздаются шаги, — тихо напевая, в комнату входит Койот.

— Исосселес уехал в Италию? — спрашивает Анхель.

— Исосселес убил своих подручных? — спрашивает Габриаль.

По спине Анхеля пробегает холодок, это следствие его бегства, его действия, он давно догадывался об этом. Никогда раньше не приходилось ему почувствовать ответственность за смерть другого человека.

— Да, он убил их.

Койот останавливается в дверях с бутылкой бурбона и тремя стаканами, позвякивающими в его руках. Звон кажется миниатюрным и игрушечным, как последние отзвуки балета в опустевшем театре.

— Привет, ас, тебе пришлось несладко, да?

Койот садится в ногах кровати и разливает виски по стаканам.

— В нашем распоряжении приблизительно неделя. Мне только что позвонил из Бразилии один друг и сказал, что Исосселес прилетел в Рио и купил билет в Чили, а в следующую пятницу оттуда вылетает чартерный рейс в Ватикан, и Исосселес полетит именно этим рейсом.

— А что со священниками? — спрашивает Габриаль.

— Концы в воду, — отвечает Койот, — или наказание за то, что упустили Анхеля. Может быть, и то, и другое. Когда их вытащили, то в карманах рубашек обнаружили записки, вложенные в застегнутые на молнии пластиковые пакеты. Полиция не обнародовала записанные на листках бумаги библейские цитаты, но я знаю одного парня, который знает другого парня, который тоже знает кое-кого.

— Заткнись, — говорит Габриаль. — Просто скажи, что же там было написано.

— Тяжек путь отступников, — говорит Анхель. — Притчи, глава 13, стих 15.

Койот поражен до глубины души.

— Он прав? — На лице Габриаля медленно проступает улыбка. — Не так ли?

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Койот.

Но Анхель только качает головой, он и сам не понимает, откуда всплыла цитата.

Высоко в холодном небе появляется большая птица, которую никто из них не замечает. Раздается скрежет черепицы, потом какое-то шипение, и в окно спальни с грохотом влетает отец Иодзи Амо.

На нем мотоциклетный шлем времен Второй мировой войны, пристегнутый к подбородку толстым ремнем. Сбоку зубчатая застежка, впереди лунообразная вмятина в том месте, которым он ударился о подоконник. Костюм в грязных подтеках и разрывах. Амо без сознания, но в левой руке намертво зажат маленький пистолет. Осколки стекла сыплются на пол, а выбитый деревянный оконный переплет свисает с подоконника, как решетчатая лестница. В комнате повисает долгая тишина. За окном начинается дождь.

Анхель лежит в кровати, единственный источник света — маленькая настольная лампа, стоящая у изголовья. Разбитое окно забили куском картона. Над окном висит какая-то успокаивающая нервы безделушка, которую Амо сплел из шнурков и перьев, но Анхель засыпает только в темноте и в тишине, когда ничто не раздражает его зрение и слух. В спине осталась боль от наркотиков, но лихорадка прошла. Рядом с Анхелем сидит Койот, положив ноги на край кровати. В руке у него сигарета, на полу, у ног, стоит пепельница. Удлиненное лицо еще более вытянуто от напряжения и спрятано за завесой дыма. Они провели вместе большую часть дня, пытаясь вспомнить, что Анхель рассказал Исосселесу.

— Мы узнали бы, если бы кто-то смог покинуть архивы? — спрашивает Анхель. — Никто не умирал при этом?

— Никто не умирал, но и никто не выходил, я проверил.

— Итак, мы знаем, что это один из четверых.

— И Исосселес тоже может это знать.

— Может, — соглашается Анхель. — Я пытался лгать. Это единственное, что я помню, когда они накачивали меня наркотиками, я помню, что уговаривал себя лгать, но что было потом, я не помню.

— Ложь — это благо.

Анхель некоторое время молчит.

— Прости меня.

— В этом нет нужды, все могло быть и хуже.

— То есть?

— Тебя не удивляет то, что ты вообще остался жив? Понимаешь, ты вполне мог и умереть.

— Да, это было бы хуже.

— В том-то и дело.

Первым, кто почувствовал вкус к Книге Перемен, был Лейбниц. Отец Буве, священник-иезуит, который провел конец семнадцатого века в Китае, будучи там, писал Лейбницу из города под названием Пекин. Идея посетить это место не покидает Ионию. Знал ли Лейбниц о существовании Пекина до того, как получил письмо от Буве? Как вообще человек узнает о существовании какого-то места? Не ощущает ли он мир потайным уголком рта?

Они лежат в постели — Иония и Кристиана, они впервые занимаются любовью. Комната мала и бела, стены покрыты какой-то необычайной штукатуркой, какую никто из них никогда не видел. Над кроватью медленно вращается прикрепленный к потолку вентилятор, окно прикрыто открывающимися внутрь деревянными ставнями. Ставни и окно направлены под углом друг к другу, встречаясь вверху в одной точке, образуя фигуру, похожую на рыбий нос. Иногда сквозь щель в комнату врывается дуновение ветра, шевелящего москитную сетку, висящую над кроватью.

— Ты знаешь, что сказал голландец?

— Нет, — отвечает Кристиана, голова ее лежит на животе Ионии, пальцами она ласкает его ногу.