Косвенные свидетельства и прямые опросы укрепляли как минимум во впечатлении о двойственности отношения публики. Визитеры, навещавшие области служилого сообщества, представителям которого предстояло платить настоящую цену за войну, находили тамошний народ в неуверенности по поводу целесообразности рассчитываться жизнями за торжество в таком деле. «3а оперативное соединение, но против войны» — суммировались симпатии и антипатии опрошенных там на местах в начале мая. В серии опросов MORI, выполненной для «Экономиста», отчетливо звучал вопрос, стоит ли вообще возвращение Фолклендских островов пролития крови британских солдат. До момента, когда кровь и в самом деле пролилась, когда начали погибать моряки и солдаты, когда вступили в игру другие эмоции, «нет» отвечало незначительное большинство. Казалось, страна солидаризировалась с кабинетом и уверовала, будто Британию вовлекли в большую игру — крупный блеф. Как видите, похоже, далеко не один адмирал Анайя размышлял в подобном ключе.

Пессимизм в отношении судьбы миссии Хэйга осложнял дело, мешая достижению мирного урегулирования. Первый момент носил политический характер. Вначале Майкл Фут сам подначивал правительство, но потом, когда события стали все увереннее выходить на военные рельсы, собственная воинственная риторика попросту не оставила ему пространства для маневра. Изо всех сил стараясь призвать к усилению деятельности в ООН и выбить больше времени на переговоры, он на всем протяжении конфликта не мог отделаться от сковывавшей его причастности к отправке оперативного соединения. Теневой кабинет Фута, где Денис Хили и в особенности Питер Шор рекомендовали держаться твердой позиции, отличался большим или меньшим единством, чего никак не скажешь о партии лейбористов в целом. Фут удалил Тама Далиэлла и Эндрю Фолдза из своей сидевшей на правительственной скамье команды за противодействие поддержке, оказываемой теневым кабинетом оперативному соединению. Тони Бенн, с самого начала ярый оппонент всей операции, развернул бескомпромиссную кампанию против Фута, в чем опирался на помощь председателя партии лейбористов, мадам Джудит Харт. Конгресс тред-юнионов тоже пошел на попятный, призывая правительство не вступать в военные действия. Будущий вожак новой Социал-демократической партии, Рой Дженкинз, примечательным образом хранил молчание. Видные фигуры партии центра, как Ширли Уильямс и Дэйвид Стил, как было известно, испытывали крайнюю озабоченность в отношении перспектив войны.

Но нельзя сказать, будто места сосредоточения сомневающихся ограничивались станом левых политиков. Тридцать три члена парламента от лейбористов, голосовавших против организатора своей партии позднее в мае, ни в коем случае не подвизались исключительно на нивах левого поля партии. Ведущие телевизионной программы Би-би-си «Панорама» сумели выставить в неблагоприятном свете тори в связи с оперативным соединением. Смысл позиции недовольных выражался преимущественно в содержательном письме лорда Уигга в «Таймс»: «Я не испытываю уверенности в отношении импровизированных военных авантюр, предпринимаемых для достижения сомнительных целей». В результате одного из выборочных опросов общественного мнения в Уайтхолле удалось составить представление о том, что большинство высокопоставленных гражданских служащих возражали против отправки оперативного соединения, в том числе — в таких ключевых учреждениях, как Министерство иностранных дел, Министерство финансов и секретариат кабинета министров. Если какой-то посторонний человек, читая желтую прессу, делал вывод, будто всю Британию захлестнул всеобщий порыв ностальгической страсти по военно-морской славе, он рисковал впасть в большую ошибку. Как нельзя считать и сторонников отправки в поход оперативного соединения единодушно выступавшими за очистку Фолклендских островов от аргентинцев. Многим действо это представлялось в буквальном смысле блефом — способом усиления позиции на переговорах, где аргентинской стороне в конечном счете будут сделаны существенные уступки в обмен на предоставление жителям Фолклендских островов максимально широких прав, — больших чем те, которые могут обеспечить одни лишь экономические санкции. Коль скоро блеф воспринимался именно как таковой и в Буэнос-Айресе, таким людям приходилось делать болезненный выбор: должен ли флот с позором повернуть домой или же продолжать поход и вступать в настоящую войну? Большинство склонялись к последнему, но в сильных и тяжких сомнениях скорее от безвыходности, чем в патриотическом экстазе.

Как уже упоминалось в предыдущей главе, все подобные соображения находили отражение и в поступках военного кабинета, каковому приходилось сопротивляться принятию стратегических и тактических решений, одобрения которых из раза в раз желало командование оперативного соединения. Все эти решения — в части правил применения силы, блокады и захвата Южной Георгии — по крайней мере, вплетались в канву последнего аргумента в понимании Тэтчер, то есть неизбежной войны. Между тем военный кабинет тоже принимал некое противоречивое для себя участие в действе под названием поиски мира. По мере того как уходил в историю апрель, доминирующим моментом сего процесса стали так страшившие кабинет разногласия между премьером и новым министром иностранных дел, Фрэнсисом Пимом. Затянувшаяся миссия Хэйга, за которую так старательно цеплялся Пим, начинала раз за разом больше раздражать миссис Тэтчер. Уайтлоу все чаще и во все большей степени ощущал себя в роли этакого «переводчика», доводившего до премьера точку зрения Министерства иностранных дел. Тэтчер все сильнее действовала на нервы привычка Пима занимать в военном кабинете «голубиную» позицию, поддерживаемую должностными лицами его ведомства, но потом охранять свой политический фланг в парламенте за счет нередко чрезвычайно жестких «ястребиных» высказываний. «Она бы уважала его больше, высказывай он хоть иногда свои истинные чувства заднескамеечникам», — заметил позднее один министр. Тэтчер не могла удержаться от мести. По вторникам ВиОЮА проводил коллективные доклады для полного кабинета. Как-то премьер-министр попросила Пима выступить на этом более широком форуме в защиту одного противоречивого решения, против которого он особенно отважно выступал в военном кабинете.

Полет Пима на «Конкорде» в Вашингтон на встречу с Хэйгом в четверг, 22 апреля, стал последней попыткой совместить «непреложные» принципы Британии и условия аргентинского пакета, выработанные в предыдущие выходные. Британские должностные лица называли это «дезинсекцией». Единственная уступка, которую Пим увозил с собой, ограничивалась согласием на подъем на островах в течение переходного периода иных флагов, наряду с британским, и готовностью обсуждать вопрос суверенитета после вывода аргентинских войск. Ни о каких фиксированных сроках перехода управления островом к Аргентине речь не шла вовсе, как и об этакой «ползучей передаче суверенитета». К тому же при любых договоренностях стороны должны были учитывать соображения местного населения.

Пим немедленно приступил к четырехчасовому заседанию с Хэйгом в Министерстве иностранных дел. В результате оба переговорщика не пришли ни к чему существенному, если не считать понимания того, как далеки они от достижения сколько-нибудь приемлемого компромисса. На самом деле по временам оба чувствовали себя заложниками взаимной непримиримости британцев и аргентинцев. Следующим утром Пим завтракал с советником Рейгана по вопросам национальной безопасности, Уильямом Кларком, в Белом доме в качестве акта демонстрации срочной необходимости для Британии американской поддержки. Ближе высокопоставленного делегата к президенту не допустили, тот продолжал пренебрегать вопросом, вызывая смятение в Министерстве иностранных дел США. На заключительном заседании в британском посольстве посредники вновь приступили к вопросу, пытаясь найти какой-то гибкий момент в британской позиции, дабы появился смысл представлять ее Буэнос-Айресу.