В. К. А личность? Как вы понимаете личность?

Е. И. Это насколько один человек необходим другим. И чем больше он необходим другим – своим делом, своим поступком, своим трудом в конце концов, то есть чем больше его труд необходим другим людям – труд ума и умных рук – соседям, односельчанам, одногорожанам, народу, – тем больше личность. Не важно, кто ты по профессии – ученый или, скажем, токарь, токарь тоже продолжается в летящем самолете и в летящей ракете! Вот что такое труд. Вот что такое личность.

Я хотел бы немножко оглянуться и сказать, что в нашем замечательном прошлом мы все-таки несколько перериторизировали понятие – труд.

В. К. В каком смысле – «перериторизировали»?

Е. И. А в том, что нередко слишком уходили в риторику. Одно дело – декларировать, то есть провозглашать, а другое – исполнять, то есть соответствовать декларации. И мы настолько поверили своей философии, что, веря в нее, как-то нерасчетливо доверили эту философию лозунгу. «Слава труду!» – написали лозунг, а потом некоторые легли в тени лозунга и – подремывали.

Что же, труду действительно слава! Но это понятие требует такой глубочайшей расшифровки! Как совесть, как честь, как долг. Раскрытия требует, а не только упоминания.

Труд – второе Солнце. На земле. Которое рождается в человеке. И только человечество живет трудом. Трудом мысли, трудом мускулов, трудом взаимопонимания и взаимоотношений. Так вот, с лозунгом мы действительно несколько переборщили, не утруждая себя раскрытием смысла.

В. К. Ну а сейчас?

Е. И. Я недаром начал с информации. Нет сейчас никакой информации о труде! Вот земля. Она же трудится. Потому что корень соприкасается с землей в каком-то неразгаданном, неизъяснимом поцелуе. Вот где-то корешок, где-то корешочек от корешка, где-то договорился – совершает поцелуй с землей. Серой, черной. И вдруг… от этого поцелуя идет цветок. Через корень, через ствол, через клетки и клеточки. И вот уже образуется почка – и цветок объявляет себя! Объявляет свою красоту! Красоту соединения, труда, великой свадебности. Корня и почвы. И вот загораются цветы…

Тут мы могли бы перейти к другому вопросу – красота и труд. Почему цветы так красивы? Мы говорим, что по законам эстетики человек видит красоту. А я думаю, и природа сама себя видит! Ведь вы посмотрите – пчела летит к цветку. На красоту! Берет мед, это ее труд. Я помню, был в Англии, и мне говорят: вот что-то вы у себя к порнографии больно стеснительно относитесь. Да вы, мол, ее разверните. А я отвечаю: так ведь любовь, если это действительно любовь, – она самое стеснительное чувство. Секс – это по-вашему. А по-нашему – сначала любовь, а уж потом. С прилавка у вас яблоко, а у нас – с ветки. Особой красоты.

Так вот, красота и труд рядом идут. Это не декларация. Только вглядитесь в природу, вдумайтесь! И вы увидите нерасторжимую связь. А нынче у нас не говорят о красоте труда и о тех, кто красиво трудится. О них не говорят и их не показывают. Не труженики, а воры стали героями времени.

В. К. По-моему, никогда не было столько лжи как в последние десять лет и сегодня, никогда слово и дело не расходились в жизни столь разительно.

Е. И. Слово и дело… Слово – великое. Не я первый об этом говорю. До нас всех сказано: в начале было Слово. Но… вы знаете, какая вещь: у дьявола ведь тоже слово есть. Слово и с дьявольским содержанием бывает. Знаете, я не всегда верю в Церковь, но в Бога верю. И верил всегда. Даже объявляя себя безбожниками, мы были более божественными, чем те, которые объявляли свою веру в Бога. Капитализм – антибожественное состояние, эксплуатация одного другим, это жить за счет другого. Христианству же такое противно!

Вот ведь какой парадокс получился: официально мы вроде бы христианство отвергали, а в душе и на деле были более христианами, чем те, которые провозглашали его…

Человек – он от природы единица заботливая. Думай о других, делай для других. Вот что определяет основную суть человеческого имени, человеческой натуры, творческого его сознания. А если брать сегодняшнюю информацию, которую нам предлагают, в ней ничего этого нет. Как работают поля? Насколько они засорены? Насколько они безработны? То есть безработица полей. Во время войны все работники земли ушли на фронт, потому что на крестьян бронь не распространялась. Крестьяне – линия первого огня. Это пехота, танки. Трактористы стали танкистами. Представьте, не было бы у нас трактористов в селе… Первый окоп и первая пуля – крестьянину в шинели, который очень хорошо знает, что такое земля. И любит. Богом тебе приказано любить свою мать. Река должна любить родник. Любовь к родникам и делает речку! А река уходит в море. А море – в океан.

Теперь же происходит воистину чудовищное. У крестьянина, который трудится на земле и всей душой ее любит, хотят эту землю отнять. Пустить ее на продажу! То есть хозяином становится уже совсем не тот, кто на ней трудится, а кто денег больше наворовал…

Вы знаете, отменить или унизить труд, или замолчать труд – равносильно тому, что отменить Волгу. Или отменить Черное море. Труд – как океан, как море, как река лежит в образе человека. И это не просто мое какое-то декларативное отношение.

В. К. Но сейчас-то изымают это все, изымают!

Е. И. Сейчас идет не созидание, а разрушение. Как началось пятнадцать лет назад, так и продолжается. А ведь разрушать легче, нежели строить, хотя и для подготовки разрушения нужен ум. Дьявольского, конечно, содержания…

Как-то я спросил своего большого друга Михаила Николаевича Алексеева, одного из уже немногих оставшихся участников Сталинградской битвы, прочитав замечательный его роман-документ «Мой Сталинград»: «Миша, а за сколько дней Сталинград был разрушен?» Он отвечает: «За три дня». Я аж ахнул. А он продолжает: «Если уточнения хочешь, то за три волны». «Каких волны?» «Люфтваффе, то есть авиации немецкой».

Оказывается, Сталинград в основном был разрушен еще до боев в самом городе. За три массированных налета – я уж не знаю, по сколько там самолетов было, по пятьсот или по тысяче… Но вот три таких налета – и огромного города нет.

А построить город? Восстановить страну? Сколько у нас в ту войну городов было разрушенных! Минск, Киев, весь Донбасс с его шахтами, Воронеж мой родной… Да разве перечислишь! Я уж не говорю о селах и деревнях…

В. К. Вы Воронеж после освобождения видели?

Е. И. Да, я видел его абсолютно разрушенным. Ужасное зрелище! Представьте себе: город насквозь просматривается. Торосы из бывших домов на бывших улицах – и виден горизонт…

Так вот, за сколько все это можно восстановить? А мы за сколько восстановили? Забыто сегодня. Что-то господа телеинформаторы об этом помалкивают. А ведь это был подвиг, равный военному!

Мы остановили фашизм, отбросили его, освободили себя и все человечество. И сами отстроили страну в невероятно короткий срок. И тут же подвиг наших женщин в деревне. Федор Абрамов великолепно сказал: «Второй фронт открыли наши женщины». Потому что страна воевала не только передним краем, а всей своей глубиной…