– А ночью?

– Тоже. Если в номере кто-то был.

– Где вчерашние записи?

– Отосланы на обработку.

– Куда?

– Точно не знаю, кажется, в Москву.

– А Барону уже докладывали?

– О чем?

– Кто у меня ночью был.

– Нет, конечно. А кто у вас был?

– Заткнись!

Николай задумался. Потом спросил:

– Знаешь, как выйти на номер Барона?

– Знаю.

– Исполняй.

Крыса вызвал какое-то меню, пощелкал, изображение мигнуло, затемнилось, и высветилась надпись, извещавшая, что номер его чист.

– Значит, никого нет, – пояснил Крыса.

– Тогда давай номер его дочери.

– Нины?

– У него еще другая дочь есть?

– Нет… Только я бы вам не советовал…

– Чего?

– Смотреть, что там происходит.

– Это почему же?

– Информация информации рознь. Так вы посмотрите и уйдете, и до вас, возможно, и дела не будет.

А если что увидите да хозяин узнает, так он и вас, и меня достанет, и.., вообще.

– Что ты плетешь? У тебя, наверное, от этих компьютеров в голове одни чипсы вместо мозгов. А ну давай!

– Мое дело предупредить, – сказал Крыса и вновь вышел в меню. И на этот раз экран был темен. Не совсем, впрочем.

Серая вуаль, ничего не видно… Но послышался тихий плач. Николай не узнал, догадался. И тут Нина закричала:

– Нет, нет! Я больше не выдержу!

И тут же сопение Качаури и его тихий, надрывный голос:

– Девочка моя! Любовь моя! Ну последний раз! И твой Николай будет жить. Я спасу его от Гоблина. Ну разок, радость моя!

– Что это?! – находясь в каком-то ступоре, спросил Николай.

Крыса хихикнул.

– Как что? Это самое. Он ее хотя бы раз в неделю так.., по-отечески. Включать видимость? Я инфракрасный могу включить.

– Так что же… Он ее!.. Он с ней!!

Николай схватил Крысу за шею, сдавил изо всей силы, приблизил острую мордочку к своему лицу.

Когда визжащий крик уже был готов вырваться из его глотки, Николай сказал:

– Отключи свои железки.

И отбросил техника прочь.

Следующие несколько минут Крыса носился как угорелый, отключая все и вся. Затем Николай потребовал молоток потяжелее и стал методично крушить всю эту аппаратуру. Звенели и рассыпались экраны.

Системные блоки услужливый Крысенок посоветовал пережигать высоким напряжением. Клавиатуру Николай разбивал о колено. Вообще, через полчаса на центр электронной безопасности было любо-дорого посмотреть.

Наконец Николай сел в ближайшее кресло, с мрачным удовольствием разглядывая дело рук своих.

– Пиво есть? – спросил он ждущего рядом Крысу.

Тот рысцой метнулся к холодильнику, вернулся с целой упаковкой пива.

– Пей, – разрешил Николай.

Сам он закурил, угостил и техника, взявшего сигарету дрожащими пальцами.

– Ты вот что, парень, протяни с докладом как можно дольше. Но если придется докладывать, говори как есть. Черт с тобой! Мне без разницы. Я все равно завтра отсюда слиняю. Очень уж здесь у вас атмосфера вонючая.

Крыса поддакивал преданно: вонючая, вонючая…

Прикованному к трубе охраннику Николай оставил ключ от наручников и автомат с рожками, но без патронов.

– Мало ли, вдруг сдуру выслуживаться полезешь, и мне придется тебя убить.

Тот усек.

Была мысль, была… Найти дверь Нининого номера, выбить эту дверь, сорвать Барона с кровати, разорвать его потихоньку, а потом… Потом мысль стопорилась, пятилась мысль…

Пропади оно все пропадом!

Николай зашел к себе в номер. Постоял, раскачиваясь на пятках. Все. Было противно. Ничего не хотелось: ни спать, ни сидеть – ничего. Остатки еды на столе… Смотреть тошно.

Взял с холодильника пакет, бросил туда упаковку пива, новую пачку сигарет, несколько пакетов орешков, бутылку виски, бутылку коньяка. Кажется, хватит. Бросил еще несколько банок джина с тоником.

Раздувшийся пакет сунул в еще один, новый, чтобы лямки не порвались, и пошел на пляж.

Пропади оно все пропадом!

Николай спустился на лифте в вестибюль, уже полусонно затемненный. Вышел из разбежавшихся дверей крыльца, остановился на ступенях.

Тишина. На пляже, однако, еще видны любители ночных прогулок, слышна музыка, смех. Широкий акведук, стекающий к причалу, освещен одинокими лампочками, и только издали в полный накал светятся похожие на елочные игрушки прогулочные катера и яхты.

Николай достал бутылку виски, открыл скрипнувшую пробку и прямо из горлышка стал пить. Вновь завинтил пробку, сунул бутылку в пакет и закурил свой любимый "Кэмел".

Ночная бездонность неба переполнена разноцветными, висящими в нем звездами. Звезды летаргически молчат. Бледное, разрезанное столбом лунного света море с шорохом дышит.

К крыльцу со стороны причала шли люди. Не желая разбивать хрупкое стекло своего одиночества, Николай решительно пошел прочь. Туда, где уже был сегодня, в ту бухточку, где уже искал ее…

– Пива хочешь? – спросил открывшего калитку охранника.

Тот замялся.

– Вообще-то не положено…

Николай оторвал из упаковки две банки пива, сунул парню, в придачу дал еще банку джина и пошел, не оглядываясь.

О чем он думал? Ни о чем. О ночи. О тьме. Об однообразном, ни на секунду не смолкающем хрустальном звоне во всем этом молчаливом ночном мире.

Между ночью и днем различие чисто условное.

Стоит только закрыть глаза… Как ориентируются в мире слепые? Когда кругом шумят – день. Когда все утихает – ночь. Или все-таки дьявол беззвучно смеется во мраке?.. Смех сквозь слезы, стук зубов, плач в ночи… После сегодняшней ночи ничего не должно быть; то, что осталось, – это гнусное, фальшивое, несуществующее… Смеяться нужно над этим… Мониторы, взрывающиеся от смеха… Осколки стекла, что искажали ее тень.., и тень ее борова отца. Смеяться хочется, как все гнусно!..

Он остановился, чтобы выпить еще. Виски. Серая тропинка между темных деревьев по сторонам. Огромные звезды над головой. Гигантская чаша неба с напыленной амальгамой звезд вот-вот накроет этот мир… И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, наполняющий молчание неба и земли своим как бы сквозным журчаньем, похожим на мириады горных ручьев или на дивные, растущие как бы хрустальной спиралью цветы…