вещи о ее семье, которые тебе следует знать. Но не мое дело делиться секретами Ферретти.

— Даже если мне нужно знать, чтобы защитить ее?

— Даже так. — Отец Донахью хмурится. — Лука, я знаю, что я священник. Ты скажешь, что, хотя я благословляю браки, я понятия не имею, что происходит в одном из них, что на самом деле значит быть женатым изо дня в день. И я бы сказал тебе, что, хотя это правда, я знаю значение обязательства. Я дал обет этой церкви, и я его сдержал. Я дал клятву отцу Витто Росси, и я сдержал ее. Я дал клятву твоему отцу и отцу Софии, и я ее сдержал. Все эти годы я старался поддерживать мир между фракциями как мог. Я был священником, консультантом. Я председательствовал на похоронах, свадьбах и крещениях. Я был там, чтобы благословить тебя, когда ты был ребенком так же, как я был там, чтобы присоединиться к тебе в браке. Но Лука… — он делает паузу, выражение его лица более серьезное, чем я когда-либо видел. — Я не хочу видеть тот день, когда твой гроб погрузится в землю. Я не хочу быть тем, кто проводит эти похороны.

— Я не хочу, чтобы ты пережил меня, старина, — сухо говорю я. — Но я не понимаю, какое это имеет отношение к моему браку. Я не хотел брать на себя такие обязательства. Я произносил клятвы, но в моем сердце единственной клятвой, которая имела значение, была клятва защищать ее. Все остальное было просто словами, которые я должен был сказать.

— Тем не менее, ты их произнес. И вместе вы будете сильнее, чем в одиночку, Лука. — Отец Донахью смотрит на меня, его лицо по-прежнему серьезно. — Послушай меня, сын. Вы можете сражаться с ними по отдельности или вместе, но, если вы сражаетесь друг с другом, как вообще может быть мир? Даже если Братву удастся отбросить, для тебя никогда не будет мира, пока ты продолжаешь в том же духе.

Затем он встает.

— Иди домой к своей жене, Лука. Позволь ей утешить тебя. Будь мужчиной, которым, я знаю, ты можешь быть.

— И каким, собственно, мужчиной? — Я не могу скрыть сарказм в своем голосе, но отец Донахью, кажется, этого не замечает.

— Тем, кто не боится.

Я долго не двигаюсь с места после того, как он исчезает в глубине церкви. Я не совсем понимаю, что он имеет в виду под этим, и уж точно понятия не имею, какие секреты, по его мнению, есть у Софии, о которых я не знаю.

Но единственное, что я знаю наверняка, это то, что я ни за что не пойду домой сегодня вечером.

СОФИЯ

На следующее утро я просыпаюсь на своей старой кровати в комнате для гостей, мой желудок скручивает от тошноты, а голова раскалывается от слез. Все мое тело болит, и я хочу верить, что все, что произошло вчера, было плохим сном. Однако, когда воспоминания обо всем этом возвращаются, я понимаю, что это не сон. Мой желудок снова переворачивается, и я едва успеваю встать с кровати и добраться до ванной, чтобы успеть в туалет, мои внутренности снова выворачиваются наружу, когда меня обильно рвет.

Я опускаюсь на пол, прикрывая рот рукой, пытаясь не разрыдаться. Я чувствую себя такой разбитой, и это еще одна вещь, с которой я не знаю, как начать справляться. Разговор с Росси в больнице был достаточно ужасным, потеря ожерелья моей матери после того, как он сорвал его с меня, и то, как он произнес это так, как будто это я настроила себя враждебно. Смущение и страх того, что меня вырвет у всех на глазах, и осознание того, что у меня задержка.

Я была уверена, что, когда Лука вернется домой, по крайней мере, это будет единственное, что будет лучше. Я с нетерпением ждала его возвращения. А потом он вошел на кухню, окровавленный от… чего именно? Пыток? Я могла только догадываться о том, что он делал. Не потрудившись сначала помыться, он затащил меня в спальню и трахнул без малейшего беспокойства… и кончил на меня, как на дешевую шлюху. На мои волосы. На мою грудь. На все мое тело и одежду. На мое лицо.

А потом он просто ушел.

Это повергло меня в ужас. То, как он вел себя то, как он разговаривал со мной, то, что он сказал, то, что он сделал. Кровь на его руках и одежде, когда он трахал меня, как будто его не волновало, что на нем все еще была кровь других мужчин, когда он был внутри своей жены.

Я ошибалась на его счет. Это единственное, о чем я могу думать снова и снова. Мужчина, который поднял меня на крышу, который подарил мне бриллиантовый браслет, пока я сидела в ванне с пеной, который смотрел со мной фильмы и занимался со мной любовью, это был не Лука. Возможно, это было своего рода временное помешательство. Краткая вспышка осознания того, что он другой человек. Но он не такой.

Слезы подступают к моему горлу, горячие и густые, душат меня. Эти двое мужчин так отличаются друг от друга. Даже если бы оба были реальны, Лука, который может быть жестоким, окровавленный мужчина, который мучает и убивает, и мужчина, который нежен со мной, который обнимал меня и шептал мне приятные вещи, который доставил мне удовольствие, превосходящее все, что я когда-либо представляла, я не знаю, как примирить это. Я не знаю, как я смогу любить их обоих. Это самая сложная часть всего этого, но я не могу игнорировать это. Лука, который был добрым и нежным… я начала влюбляться в него. Я знаю, что уже люблю. И такое чувство, как будто эта нежная, новая эмоция была сейчас раздавлена. Уничтожена.

Я чувствую себя уничтоженной.

Есть и другая проблема, с которой нужно разобраться.

Я в ужасе от прохождения теста. Я знаю, каким будет ответ, есть не так уж много причин, по которым меня может тошнить в любое время дня без каких-либо других симптомов, кроме истощения и пропущенных месячных, особенно если учесть, что время после того, когда Лука прилетел ко мне домой, совпадает так идеально. Я сбилась со счета, сколько раз у нас был секс в ту ночь и на следующее утро, и мы ни разу не воспользовались презервативом. Ни единого раза.

Если я забеременею, последствия этого будут астрономическими. Я вижу подписанный мной контракт, как будто он сейчас плывет у меня перед глазами, параграф, в котором четко указано в недвусмысленных выражениях: если на каком-либо этапе нашего брака я забеременею, независимо от того, является ли ребенок законным результатом моего союза с Лукой Романо или результатом неверности, беременность будет немедленно прервана, как только она подтвердится. Если