– Я должен взять с тебя обещание, Чарльз, – твердо сказал Джеймс. – Поклянись, что не будешь лезть в это расследование и удержишь от него Агнесс. Мы с Лавинией справимся сами.

Он обязан довести задуманное до конца. Пока Дэшвуд бродит по земле, никому не будет покоя.

– Поклянись мне, как некогда я поклялся твоему деду. Моей выдержки хватило на семь лет, от тебя я прошу от силы неделю. Ну же!

– Давать клятвы выродку – не много ль будет чести? – выплюнул юнец. – Или нечисть и впрямь настолько беспардонна, как говорится о ней в легендах? – продолжил он, глядя исподлобья. – Вы можете отнять у людей все – их женщин, их земли, их покой – и расхохотаться в ответ на упреки. Вы ведь именно такой, дядя Джеймс?

– Ты вправе ненавидеть меня, сколь душе угодно.

– Ненавидеть вас? – Чарльз расхохотался. – О, что вы, сэр! Отнюдь! Я вам скорее завидую. И желаю вам подражать.

– Знал бы ты, сколько сил я потратил на то, чтобы ты рос, не подражая мне. Я должен был тебя уберечь. Твой отец хотел, чтобы я позаботился о тебе.

Чарльз отшатнулся, как от удара, и смерил дядю долгим взглядом. Затем процедил:

– Он попросил вас об этом перед тем, как вы его убили?

Грейс обеспокоенно шуршала юбками, недоумевая, почему госпожа вызвала ее в неурочный час, оторвав от плоения оборок ночного чепца, к которому камеристка, похоже, испытывала больше почтения, чем к той, для чьей головы он предназначался. Пока служанка терзалась неведением, леди Мелфорд неторопливо допила чай, промокнув уголки рта кружевной салфеткой, и взяла с подноса конверт. На нем темнела бляшка сургуча.

– Вот рекомендательное письмо к мисс Анджеле Бердетт-Коутс, – сказала миледи, поманив камеристку. – Мы повстречались с ней в комитете по спасению падших, хотя никак не вспомню, каким ветром меня туда занесло. Кажется, я собиралась на концерт Джулии Гризи и перепутала номер дома.

Грейс тяжело хлопнула редкими белесыми ресницами.

– Слово за слово, мисс Бердетт-Коутс обмолвилась, что ищет камеристку. Дело было в прошлом месяце, но, кажется, она так никого и не нашла. Вы с ней отлично поладите. Мисс Бердетт-Коутс не только богатейшая, но и самая добродетельная дама Англии.

– Так я уволена? – изумилась служанка. – Но чем же я не угодила миледи?

– Вы идеальная камеристка, Грейс. Но лучше бы вам переменить место, пока моя рекомендация хоть что-нибудь да значит.

«Пока я остаюсь леди, – могла бы продолжить Лавиния. – Пока общество не заклеймило меня позором ввиду грядущей моей выходки, когда я отправлюсь в дом холостяка да так там и останусь, и сам архиепископ Кентерберийский не сгонит меня с места. Пока до меня не добрались мертвые, но крайне настойчивые чернокнижники. Пока я еще жива».

Все складывалось скверно, но даже самое мрачное воображение едва ли может тягаться с Провидением, по чьей воле на нашем пути непролазными зарослями встают тернии и волчцы. Наверняка может быть и хуже. Охота не удалась, Джеймс по-прежнему болен, и непонятно, когда и как он сможет излечиться. К нему бы священника привести – настоящего, многомудрого, умеющего исцелять дьявольские хвори. Но где такого найдешь? Разве что в самых глухих деревушках и остались настоящие священнослужители, может, в шотландском высокогорье или на изумрудных просторах Ирландии, в крошечных домишках, где топят торфом? Да и поможет ли священник фейри-полукровке?

Беспокоило Лавинию и то обстоятельство, что под одной крышей с Джеймсом проживает тот, чье тело Дэшвуд использовал в качестве временного пристанища. Чарльз Линден, жертва призрака, оставшаяся в живых. А ведь с тем клерком, который и заварил всю кашу, Дэшвуд обошелся куда как жестоко, и сомнительно, чтобы его растрогала молодость Чарльза. Почему он не добил мальчика? Настолько ослабел? Или же она вселила в Дэшвуда должный трепет своим, пусть и скромным, запасом святой воды и серебра? Хорошо бы.

Возвращаясь в Лондон, она заставила Чарльза всю дорогу твердить псалмы, дабы благодатные слова отогнали злых духов, если те увяжутся за экипажем, и дабы заполнить неловкое молчание и занять язык мальчишки чем-то иным, кроме любовных признаний. Наконец, даже извозчик, устав от его бубнежа, поинтересовался, не готовится ли молодой человек к конфирмации. Чарльз злобно зыркнул на кэбби, но волю леди Мелфорд исполнил. Так что в столицу они добрались благополучно. Но ведь призрак может настигнуть его и здесь.

Разумеется, если Дэшвуд пройдет сквозь стену резиденции Линденов, Агнесс увидит его и поднимет переполох, но в борьбе с привидениями от ее талантов не много проку. Что она может сделать? Зашуршать на него цветной бумагой для аппликации? Плеснуть акварелью? Управляться с призраками словами – это же надо выдумать такую нелепицу! Как будто Дэшвуд станет вслушиваться в ее комариный писк.

Если Джеймс не даст ему острастку, Дэшвуд может творить все, что пожелает, а Джеймс до сих пор в забытьи – это она знала точно. Иначе бы он давным-давно был у нее. Разве не так поступают друзья? Приходят в гости, чтобы оставить визитную карточку, похрустеть печеньем за чашечкой чая и поболтать о том о сем? А они с Джеймсом лучшие друзья. Если он до сих пор не заглянул к ней, значит, и на ноги еще не встал.

Поэтому обороняться от Клуба Адского Пламени ей придется в одиночку.

Лавиния заехала в парфюмерную лавку, где обзавелась изящным дорожным набором: дюжина хрустальных флакончиков в инкрустированной шкатулке. Дюжина пустых хрустальных флакончиков, которые следовало заполнить разными туалетными водами и одеколонами. Но она налила в них святую воду, запас которой пополнила, посетив подряд несколько церквей и опорожнив тамошние купели.

Хоть какие-то действия, чтобы не сойти с ума в ожидании.

Если бы леди Мелфорд находилась сейчас не в Лондоне, она пошла бы в сад пострелять. Это занятие успокаивало и дисциплинировало чувства. Но в Лондоне не постреляешь – в лучшем случае с забора свалится кошка, в худшем – один из «уличных арапчат», пробравшийся в сад на запах ростбифа из кухни.

Поговорить бы с кем-нибудь, кто мог бы подсказать ей, что делать с Чарльзом и в каких выражениях рассказать Джеймсу о произошедшем. Но у Лавинии не было ни одного достаточно умного знакомого, кому она могла бы довериться. Собственно говоря, у нее вообще не оставалось никого, кому она могла бы довериться. Абсолютно одинока. За последние годы она была своим единственным собеседником и советчиком, но в данной ситуации леди Мелфорд не могла получить помощь от Лавинии.

– Миледи?

На пороге гостиной появилась запыхавшаяся Грейс. С лестницы доносился топот Бартоломью, который таскал вниз бессчетные сундуки, рундуки и укладки камеристки, собравшей за столько лет службы внушительный гардероб из поношенных платьев госпожи. На плечи Грейс набросила сразу несколько шалей, слишком дорогих, чтобы доверить их мужичью, под мышкой держала розовую шляпную коробку.

– К вам тот мужчина, – сказала отставная камеристка. – Джеймс Линден.