– Мартин! Это правда?

– Конечно, правда. А о чем ты?

– Дурак! Я про Йозефа.

– Ну что еще?

– Правда, его забрали на восток?

– Так и есть.

Роза вздохнула, давно зная, что это правда, но до последнего не желавшая верить. Мартин посмотрел на неё и вдруг почувствовал себя виноватым. Он скинул маску напыщенности, и неожиданно нежно сказал:

– Эй, ну перестань.

– Он ведь даже со мной не попрощался.

– Но вот видишь. Может и не стоит он того?

– Ты не понимаешь, каково это. Когда человек, который дорог тебе, проявляет такое равнодущие.

– Я-то, как раз прекрасно понимаю.

Она подняла взгляд, и посмотрела на Мартина: в форме он казался взрослым и статным, высоким и крепким. Раньше она этого не замечала.

– Слушай, есть одно место, поблизости, давай там поговорим. На улице холодно.

– Что за место?

– Увидишь, пошли, ты вся дрожишь.

Они зашли в кафе, где в полумраке тусклых ламп, за круглыми столиками сидели люди, преимущественно в форме. Были и мужчины в гражданском. В основном они сидели с женщинами, выпивали, и скорее всего тоже являлись представителями власти, только на досуге. На стенах висели щиты и мечи, а потолок подпирали кирпичные колонны, возле одной из которых стояли рыцарские доспехи в полном обмундировании. Мартин присмотрел столик, и едва успев подойти к нему, подбежал лысеющий седоватый кельнер и начал усердно оттирать столешницу из массивной древесины.

– Здравствуйте, Гер Мердер.

– Здравствуй, Карл.

– Вам как обычно, хеллес?

– Да.

– А даме?

– Что-нибудь согревающее.

– Понял Вас. Сию минуту.

Они сели за стол и как только кельнер отошел, Роза усмехнувшись шепнула:

– Ого, Гер Мердер.

– Верно. Этот Карл обслуживал ещё моего отца, так что ему не привыкать.

Молниеносно Кельнер вернулся с напитками. Он поставил на стол высокий расширяющийся к верху бокал пива, с белой кремовой пеной и сладким ароматом солода. А девушке он принес что-то красного цвета, горячее, с терпким запахом специй.

– Что это? – спросила она.

– Глинтвейн, – ответил Карл, – самое то, что бы согреться.

– Ух ты, здорово, как будто бы рождество.

– Ты уже пила такое? – спросил Мартин.

– Да, с вишневым соком.

– Ну, тогда это не глинтвейн, – вмешался кельнер.

– Спасибо, Карл, – резким тоном сказал Мартин, и кельнер ушел.

– А ты такое не любишь? – спросила Роза.

– Я алкоголь не пью, только пиво.

Она засмеялась. Словно разговор о Йозефе остался где-то в далеком прошлом. После первого же глотка глинтвейна её лицо налилось румянцем.

– А пиво не алкоголь?

– Это традиция. Истоки. Мы же Баварцы. Знаешь, что именно у нас был принят закон о чистоте пива Райхансгебот, почти пятьсот лет назад?

Слова бессмысленным потоком лились из уст. Глинтвейн остыл, но Роза всё еще неспешно пила напиток и с непривычки слегка захмелела. Они с Мартином предались воспоминаниям детства, и тогда вновь в разговорах появился Йозеф.

– Оставь его в прошлом, – сказал Мартин и отодвинул в сторону пустой бокал, – Знала бы ты, с какой швалью он водился в последние годы! Бегал по каким-то подвалам, в то время когда такая как ты могла быть с ним. Он просто тебя не достоин.

– А знаешь, – набравшись алкогольной храбрости, сказала Роза, – ты, наверное, прав. Он такой холодный и бездушный. Хотя и рассудительный, но от этого только хуже, может в этом и причина, – она положила локти на стол и придвинулась к Мартину, – Ты его брат, но вы такие разные. Иногда я думаю, что, Йозеф мне нравился, только потому, что он был ко мне безразличен, недостижим для меня, – она взяла бокал с глинтвейном и допила до конца.

– А я всегда завидовал ему, – признался Мартин, – Ведь я любил тебя, еще с детства.

Роза откинулась на спинке стула, и румянец на её лице стал еще ярче, чем от алкоголя.

– Я думала, – пораженная, сказала она, – что ты просто задира, и тебе нравиться меня доставать, а на самом деле ты…

– В детстве, часто любовь так и проявляется.

Роза ничего не ответила.

– Здесь так накурено, терпеть не могу табак. Может, пошли?

– Куда? – робко спросила Роза. Мартин встал и жестом подозвал кельнера, чтобы расплатиться.

– А знаешь, совершенно неважно, куда.

3.

В каску прилетел белый «снаряд» и разлетелся в снежную труху. Она завалилась за шиворот и начала таять доводя до дрожи. Йозеф бросил лопату и осмотрелся – из свежевырытого окопа корчил рожу Юрген и тот час же в нём скрылся.

– Кажется, на нас напали, – заговорщицки сказал Конрад.

– Открыть ответный огонь! – воскликнул Йозеф, комкая белоснежный снаряд.

– Артиллерия, пли!

Из окопа высунул голову Ханк.

– Ай! – на ресницах и бровях повисли снежинки, а лицо покрылось румянцем.

– Боже мой, они ранили Ханка! Я отомщу за тебя, брат! –воскликнул Юрген как актер драмкружка.

Йозеф с двух рук начал поливать противника огнем, когда тот перешел в наступление, отбиваясь от снежков лопатой. Конрад запустил целую эскадрилью снарядов в отчаянного мстителя, но его уже было не остановить. Юрген зачерпнул лопатой целую горсть снега и с победоносным криком бежал на обреченных.

– О нет! Это запрещенное женевской конвенцией оружие! – протестовал Йозеф.

– Это война Йозеф, это грязные правила войны! – схватив товарища за грудки, тряся в отчаянии, кричал Конрад, – Если хотим выжить, мы должны это сделать!

Их накрыло первым ударом.

– Скорее! – Конрад поднял руку и скомандовал роковое пли. Гигантские снаряды выпущенны.

– Идиоты! – на театре боевых действий, весь засыпанный снегом обеими сторонами конфликта появился Астор. Йозеф рассмеялся, подхватили остальные и даже Ханк невидимый из своего окопа подавал признаки жизни. Астор отряхнулся и злобно осмотрел всех.

– Веселитесь да? Точно дети!

– А почему нет? – удивился Юрген.

– Только вчера хоронили Сигфрида, а они тут…

Смех стих. Весь остальной взвод, не отрываясь от работы, пристально наблюдал за компанией. Стук лопат о мерзлую землю напоминал о вчерашней ночи.

– Он прав. Мы, кажется, забыли, где находимся, – сказал Конрад и все, согласившись, виновато закивали. Крупными хлопьями пошел снег, укрывая разрытую бурую землю тонкой белой простыней. Йозеф прищурил один глаз и медленно почесывал затылок.

– Но, а если подумать, – нарушил он вдруг общее согласие – боюсь, нам скоро придется привыкнуть к потерям и учиться быстро отходить от всего этого, – товарищи неодобрительно посмотрели на него.

– Ты думаешь, что к этому можно привыкнуть?

– А иначе сойдем с ума.

– Кто там языком чешет?! За работу! – крик Херрика привел всех в чувство. Он по пояс вылез из окна дома старосты. Торс его был обнажен, на шее болталась золотая цепочка, а в руках дымила чашка горячего чая.

– Вот ублюдок, – прошипел Астор.

В окоп