– Правда, – густо покраснев и давясь волнением, ответил комбриг. – Верю комиссарам, которые дерутся на фронте, а которые по тылам на автомобилях раскатывают, тем не верю. И до самой смерти не буду верить.

– Белецкий был боевым командиром, это знает вся армия… Арсланов был старым революционером, это говорю тебе я… Ты, дорогой товарищ, свершил тягчайшее преступление перед революцией.

Чернояров молчал.

– Жалуются вот на твою бригаду, – продолжал Муртазалиев, – барахлили вы много. Это тоже правда?

– Брехня. Зря нигде никого не грабили. Буржуев, было дело, рвали. Восстанцам и кулакам тоже спуску не давали. Не мимо говорит старая казацкая пословица: «Убьют – мясо, угреб – наше».

– Поедешь в реввоенсовет? – спросил Муртазалиев.

– Нет, не поеду. Там вы меня расстреляете… Виноват – пусть меня судит своя армия.

– Так, так… Плох тот красный командир, который боится революционного суда… С тобой в реввоенсовете хотят поговорить… Обещаю, что там никто и пальцем тебя не тронет… С тобой хотят поговорить, поверь мне.

– Тебе, может быть, и поверил бы, – пытливо глянул на него Чернояров, – но тем старорежимным шкурам, что заседают с тобой за одним столом, под одной крышей, с которыми ты ешь кашу из одной чашки, – тем не верю! Режь меня на куски, жги огнем – не верю!

– Двадцать лет я работаю в большевистской партии, ты мне должен верить… Я остаюсь здесь заложником и выкладываю на стол часы. Езжай один. До Яндык семь верст. Если через три часа не вернешься, пусть твои бойцы казнят меня.

– На что ты, старый, нам нужен? – заорал за окном безгубый. – Братва, не выдадим Чернояра!

– Не выдадим!.. Не выдадим!

– Все за него поляжем!

– Братишки, измена!..

На улице – под окнами – начался бурный митинг.

– Итак, не едешь? – в последний раз спросил Муртазалиев.

– Нет.

– Тогда – прощай, товарищ.

– Прощай.

Муртазалиев вышел на улицу.

Ночь. Село клокотало. Там и сям летучие митинги – бредовые, истеричные речи. Муртазалиев вмешался в самую многочисленную толпу и некоторое время слушал. Потом протискался вперед и взобрался на зарядный ящик:

– Товарищи… Я – член реввоенсовета…

Вой

свист

мат.

– Доло-о-ой!

– Стаскивай его за ноги!

– К стенке!.. К стенке!..

– Дорогие товарищи… Подумайте, о чем вы кричите?.. Кого к стенке? Меня к стенке?.. Сукины сыны! Когда многие из вас еще сосали мамкину титьку, я уже гремел кандалами в Акатуе. Царские тюремщики меня не добили, так вы – солдаты революции – хотите добить?.. Чепуха! Поговорим лучше о деле. – Он чувствовал горячее дыхание многотысячной толпы. Лица в темноте были неразличимы, лишь кое-где вспыхивали раздуваемые ветром цигарки. Вначале было несколько моментов, когда ему казалось, что действительно вот-вот стащат и разорвут. Но – мужественно сказанное слово убеждения – и ярость схлынула. Над притихшей толпой голос его гремел вдохновенно. – Где измена?.. Какая измена?.. Кто кричит подобное, того надо самого потрясти и проверить, кто он – дурак или трус?.. Дураки революции не нужны, а трус – среди нас – опаснее врага! Дорогие товарищи, в нашей семье нет места шкурникам, маловерам и людям растерянным! Кто не хочет или не умеет исполнять приказов, того будем гнать из армии в три шеи… Малейшая попытка сорвать дисциплину будет пресекаться в корне, со всей строгостью военного времени и революционных законов – это каждый честный боец должен зарубить себе на носу… Дорогие товарищи!..

Муртазалиев говорил о советской власти и Деникине, о большевиках и рабочем классе, о Москве и Мировой революции.

После него выступали бойцы разных частей. Вот краткое слово одного из партизан:

– Кубанцы… Трудно нам будет мириться с новыми порядками, а мириться надо… Дадут приказ идти сто верст босиком по битому стеклу, и ни один из нас не должен отказаться… Немало в наши ряды затесалось гадов, которым не революция дорога, а своя шкура и свой карман… Немало прохвостов и среди наших начальников и комиссаров, но и они не спрячутся за мандат, пуля найдет… Если в штабах и засели таковые, то кулаком их оттуда не выбьешь и горлом не возьмешь – тут треба ум, да умец, да третий разумец… Потом разберемся, кто в чем прав и кто в чем виноват, а сейчас у нас одна советская семья и один враг – тот, кто ходит в золотых погонах…

Ночью же, после митинга, Муртазалиев увел за собой на Яндыки два полка и несколько мелких отрядов. Много пристало к нему и отбившихся от своих частей одиночных бойцов.

А на рассвете, когда степь клубилась морозным туманом, из Промысловки выступила и бригада Черноярова. Шли весело – с песнями и гармошками. Перед эскадронами, гикая, плясуны плясали шамиля и наурскую. В тачанке, обложенный подушками, сидел хмурый Чернояров – сердце чуяло беду.

Перед Яндыками бригада наткнулась на цепь – полукольцом опоясав село, лежали дербентцы, Интернациональный батальон и Коммунистический отряд особого назначения.

Окрик:

– Кто идет?

Из густого тумана

выступали

конные массы…

– Свои.

– Стой. Стрелять будем!

Бригада остановилась и выслала на переговоры делегатов. С гранатами в руках они подошли вплотную к мелким, наспех вырытым окопам.

– Сдавай оружие, суки! – сорвавшимся голосом крикнул из окопа парнишка, и в наступившей вдруг волнующей тишине щелкнул взведенный курок его нагана.

– Ты, грач, сопли подбери! – метнул на него глазом эскадронный Юхим Закора и обратился ко всем: – Здорово, ребята… С кем это вы воевать собрались и чего тута стоите?

– Нас выставили на разоружение банды Черноярова… Он, стерва, продался кадетам и хочет проглотить молодую советскую власть.

– Какой негодяй натравливает вас на нашу бригаду?.. Какая мы банда?.. Целый год дрались с Корниловым и Деникиным…

– А за что зарубили нашего командира Белецкого? Мы вам за него глотки всем порвем… Почему не подчиняетесь приказам?.. За кого вы, за красных или за кадетов? – зашумел опять парнишка.

– Ты, шпанец, еще молод и зелен… Были бы мы за кадетов, давно бы ушли к кадетам, а то плутаем тут по пескам и кормим своим мясом вшей… Кто вами командует?

– Северов.

– Так это ж царский полковник. Для него народная кровь заместо лимонаду. Эх, вы, адиёты… Нет ли у кого закурить?

– Кури, – протянул астраханец пачку папирос.

– Папироски сосете, а мы забыли, как они и пахнут… Ну, ладно, вы, видать, ребята подходящие… Чернояровцы на своих руку не подымут… Пропускайте нас, пойдем до батьки Ленина, пусть узнает правду неумытую. На Кубани нас продали и пропили. Эх, братва, сколько там сложено голов, сколько пролито крови…