Для Ницше его довод в пользу вечного возвращения был свидетельством абсурдности и бессмысленности жизни, того, что Вселенной не было дано свыше никакой цели. И в этом, несомненно, корень страха, испытываемого многими, кто знакомится с Дарвином. Так рассмотрим же версию Ницше, самую бескомпромиссную из возможных. Почему, собственно, вечное возвращение лишает жизнь смысла? Разве это не очевидно?

Освобождение или ужас звучат в этих словах? Кажется, сам Ницше не мог этого решить – возможно, потому что он часто окутывал глубинные смыслы своей «научнейшей из гипотез» такими весьма таинственными одеяниями. Можно немного снизить градус, поговорив о чарующей пародии на этот фрагмент из Ницше, созданной писателем Томом Роббинсом в романе «Даже девушки-ковбои иногда грустят»:

Примечательно уже то, с каким искусством это написано. Кажется, что ежегодное повторение драмы сиротского приюта лишает этот мирок любого подлинного смысла. Но почему? Почему именно повторение делает причитания пожарного инспектора столь фальшивыми? Возможно, получше разобравшись, что именно они означают, мы заметим уловку, заставляющую рассказ «работать». Отстраивают ли сиротский приют сами крохотные тирольцы или у миниатюрной деревеньки есть кнопка перезагрузки? А в чем разница? Ну а откуда берутся новые сироты? Может, «погибшие» воскресают?245 Заметим, что, по словам Роббинса, приют был спроектирован так, чтобы каждый Сочельник сгорать дотла. Очевидно, создатель этого маленького мира издевается, высмеивая то, как серьезно мы воспринимаем возникающие в нашей жизни проблемы. Кажется, мораль ясна: если у этой драмы есть смысл, ниспосланный Создателем свыше, то это – непристойная шутка, опошление человеческих мытарств в дольнем мире. Но что, если смысл – созидание самих людей, появляющихся заново в каждом цикле, а не в некоем даре свыше? Это может помочь нам найти смысл, которому бы не грозило повторение.

Это – определяющая тема экзистенциализма в разнообразных его изводах: единственный возможный смысл – это смысл, который вы (как-то) создаете сами. Как именно достичь этой цели, всегда было для экзистенциалистов своего рода загадкой, но, как мы вскоре увидим, в своем описании процесса порождения смысла дарвинизм способен предложить отгадку. Ключ к тайне, опять-таки, в том, чтобы отказаться от идеи примата Разума, принадлежащей Джону Локку, и заменить ее концепцией, в которой сама значимость, как и все, что нам дорого, постепенно возникает из ничего и эволюционирует.

Прежде чем поговорить об этом подробнее, можно остановиться и посмотреть, куда завели нас окольные пути. Мы начали с несколько инфантильной идеи Бога-Мастерового и поняли, что, если воспринимать ее буквально, у этой идеи нет шансов. Затем мы посмотрели с позиции Дарвина на имеющий место в действительности процесс «проектирования», плодами которого являемся как мы, так и все чудеса природы, и обнаружили, что Пейли был прав, утверждая, что появление всего этого потребовало огромной проектно-конструкторской работы, но что тому есть вполне реалистичное объяснение: множество идущих одновременно, а потому непомерно расточительных процессов бездумного, алгоритмического проектирования и проверки, в котором, однако, даже самые незначительные усовершенствования замысла бережливо взращиваются, копируются и используются на протяжении миллиардов лет. Своей удивительной уникальностью и индивидуальностью творение обязано не шекспировскому творческому гению, а непрестанному воздействию изменений, аккумулирующийся результат которых Крик назвал «замороженными случайностями»246.

Такая концепция процесса творения, очевидно, все еще оставляет место для Бога-Законодателя, но тот в свою очередь отступает перед ньютоновским Богом – Открывателем законов, который, как мы только что видели, тоже постепенно исчезает, не оставляя после себя вовсе никакого Разумного Актора. Остается лишь то, к чему бездумно приводит процесс вечной перетасовки (если он приводит хоть к чему-нибудь): вневременная платоническая возможность порядка. И эта возможность – как постоянно заявляют математики – прекрасна; пусть сама по себе она не является чем-то разумным, но, чудо из чудес, она умопостигаема. Будучи абстрактной и существуя вне времени, она лишена основания или источника, нуждающегося в объяснении247. Что нуждается в объяснении своего происхождения, так это сама конкретная Вселенная, и, как давно спрашивал Филон Юма: Почему бы не ограничиться материальным миром? Он, как мы видели, и в самом деле сам себя вытаскивает из болота; он создает себя ex nihilo, или, во всяком случае, из чего-то почти неотличимого от абсолютного ничто. В отличие от ошеломительно таинственного вневременного само-творения Бога, это сотворение себя вовсе не чудесно и оставило множество следов. И, поскольку оно не только конкретно, но и является плодом изысканно детализированного исторического процесса, это само-творение – творение абсолютно уникальное, включающее в себя и превосходящее все романы, картины и симфонии, созданные людьми; в гиперпространстве возможностей оно занимает место, отличающееся от всех прочих.