– А ты как думаешь? – сказала голова Мимира.

После этого разговора я прокрался к себе, лег в постель, но лежал без сна и уговаривал себя, что не верю ни в Судьбу, ни в пророчества, ни в вещие сны. И все же слова оракула очень меня встревожили. Разве могу я избежать мести Сурта? Разве могу спастись, когда наступит конец света? Разве могу уберечься от бесконечных предательств со стороны Одина?

А когда я, наконец, сумел уснуть, мне снились змеи. А я, как вы знаете, змей просто ненавижу. И утром я поспешно занялся сбором всех возможных сведений, какие только можно было раздобыть.

«Орехи на зиму» – вот что я на самом деле собирал. Прямо как белка Рататоск. Всегда следует заранее подготовиться к Самому Последнему Дню, а мы, если верить предсказаниям Мимира, именно в этом направлении и двигались. Нет, пока что ничего такого заметно не было. Осень в Асгарде – золотое время. Да и в Мидгарде царил мир; и народы Льдов и Гор были покорены. И ни один враг, ни один воинственный правитель, ни один предатель из числа ванов-ренегатов в последние полгода не появлялся даже на расстоянии ста миль от Асгарда. Даже наш Тор стал флегматичным и растолстел от недостатка боевой практики. Ничто (если не считать того, что Один постоянно был настороже, а Фригг не покидала тревога за Бальдра) не свидетельствовало о том, что нас ждет нечто плохое. И все-таки беда была уже близко. Теперь я это знал. И знание этого все меняло в моей жизни.

Мимир был прав: знание действительно опасно. Единственное, о чем я мог теперь думать, это то, о чем поведал оракул, и я очень жалел, что услышал его слова. Может быть, и Одина обуревали те же чувства? Не потому ли Старик в последнее время как-то особенно стремился к одиночеству? Я чувствовал, что, скорее всего, это так и есть, и если бы я мог ему довериться…

Но теперь, после того, как я все узнал, об этом нечего было и думать. Нет, мой единственный шанс на спасение – это попробовать изменить будущее, предсказанное оракулом, или, по крайней мере, избежать собственного участия в неизбежных событиях.

Все бесполезно, сказал Мимир. Впрочем, нечто подобное я уже слышал.

А если бы я ничего такого не слышал? Разве это обстоятельство могло бы меня спасти? У меня просто голова начинала раскалываться от мыслей об этом, и мне было ясно, что Мимир именно этого и добивался. Итак…

Итак, в чем истинная причина того, что оракул так настроен против Вашего Покорного Слуги? И почему именно я должен был сыграть столь существенную роль в его мести богам? Я ведь еще и в Асгарде не появился, когда Один послал Мимира и Хёнира шпионить за ванами. Почему, в таком случае, именно я стал объектом мести оракула? Вряд ли я более других богов годен на эту роль.

И только потом я понял, что дело вовсе не во мне, а в том, что я кровный брат Одина. Всеотец покровительствовал мне, он во мне нуждался – вот почему Мимир выбрал именно меня. Да, он выбрал именно меня и тем самым преподал мне самый важный урок в жизни.

Никогда никому не доверяйте: ни другу, ни незнакомцу, ни любовнице, ни брату, ни жене. Но самое главное: никогда не доверяйте оракулу.

Тот, кто говорит, что имя нам никак повредить не может, говорит это либо спьяну, либо по глупости. Разумеется, все слова наделены определенным могуществом, но в именах заложена огромная магическая сила; именно поэтому у богов так много разных имен. Назвать какое-то существо его истинным именем – значит подчинить его себе; это я постиг еще в тот день, когда Один впервые вызвал меня из Хаоса. Я был воплощением греческого огня, был свободен и неподкупен. А стал Трикстером, прирученным огнем в очаге[76]; стал креатурой Одина, ибо он назвал меня истинным именем и тем самым приручил.

Но теперь я вырвался из-под его опеки. То, что я услышал от оракула, подарило мне совершенно иную перспективу, заставило насторожиться, стать подозрительным, расстаться со счастливыми мыслями о приятном будущем. Что ж, значит, время пришло, сказал я себе, и начал использовать то, что на всякий случай откладывал про запас: всевозможные сведения, полученные ранее; возможность воспользоваться чьей-то милостью и тому подобное. Из этих крохотных кусочков я пытался создать себе некие доспехи, которые защитят меня, когда наступит Рагнарёк.

Самой важной, разумеется, была та услуга, которую мне была должна Хель; но прежде мне необходимо было выполнить обещание и отправить Бальдра прямиком в ее пылкие объятья.

Вот почему я тут же обратился соколом и стал летать следом за Фригг повсюду, куда бы она ни пошла, гонимая решимостью непременно приручить все на свете, называя каждое существо или предмет его истинным именем. Ей казалось, что угрозу ее сыну представляют и скалы, и деревья, и звери, и каждая щепка или ветка. Ее любящая материнская душа была исполнена бесконечной нежности и тревоги. Увы, у меня такой матери никогда не было. Фригг очень уставала, но и не думала сдаваться. Она была твердо намерена идти до конца, пока все на свете – да, именно все на свете, – не станет совершенно безвредным для ее сына.

– Я называю твое имя, Дуб, сын Жёлудя, и приказываю тебе и твоим сородичам мне подчиниться.

– Я называю твое имя, Железо, сын Земли, и приказываю тебе и твоим сородичам мне подчиниться.

– Я называю твое имя, Волк, сын Волка, и приказываю тебе и твоим сородичам мне подчиниться.

И так далее. Она не пропускала ничего ни в животном мире, ни в мире растительном, ни в мире камней и минералов. Ее заклинания звучали, как самая длинная колыбельная песня, которую когда-либо слышали в Девяти мирах; это был настоящий гимн материнской любви, и он почти тронул мое сердце.

Да, почти. Ибо у меня нет сердца. Если вспомнить различные истории обо мне, то в них меня называют самыми разными нехорошими прозвищами – Отец Лжи, например (хотя, по-моему, Один и сам породил немало самых завиральных небылиц, причем задолго до того, как я появился в Асгарде и успел хотя бы немного научиться чувствовать по-человечески). Впрочем, все эти истории созданы для вас, ребята. Они не только несправедливы, но и по большей части неправдивы, ибо написаны теми, кто в Асгарде никогда не бывал.

– Я называю твое имя, Оса, дочь Воздуха, и приказываю тебе и твоим сородичам мне подчиниться.

– Я называю твое имя, Скорпион, сын Песка, и приказываю тебе и твоим сородичам мне подчиниться.

– Я называю твое имя, Паук, сын Шелка…

И так до бесконечности. Слова – вот строительный материал наших миров; слова, истинные имена и руны. Но было одно, особенное, имя – его назвал мне оракул, – которое имело непосредственное отношение к данной ситуации; и это имя, окажись оно в правильных руках, было способно сразить даже неуязвимого.