от напряженных умственных потуг. От Ма я пока тихарюсь. Она грозится приехать в Лидс, а я боюсь, что она увидит грязь и беспорядок и кинется меня перевоспитывать. Выяснилось, что кто-то, ума не приложу кто, сказал ей про Лину, и она теперь, наверное, изнывает от любопытства. Видимо, в той безбожной богадельне, где она вкалывает задарма, ее маловато загружают работой.

Анна: Приехать она грозится, просто чтобы тебя попугать. Не думаю, что она сейчас куда-то сорвется. Она играет в пьесе, которую женский кружок ставит в Центре, и пропадает на репетициях. Пьесу они написали сами, и у нее роль женщины-врача, кажется, упрямой испанки по фамилии Мендес. Пьеса вроде как про приют, и она говорит, в ней есть всё: рождение, смерть, свадьба и даже песни. Рассказала мне, какие там роли и кто кого играет, но там надо знать весь сериал с самого начала — кто из них Халима, кто Лиди, так что избавлю тебя от подробностей. Спросила у нее, как фамилия Виджея, она сказала: Гопал. Сначала немного напряглась, с чего вдруг такой интерес, но я сказала, что мы, когда общались после похорон, подумали: а не удастся ли разыскать ее приемную семью, если она не против. Оказывается, она вроде уже нашла его юридический адрес. «В. К. Гопал, бухгалтерские услуги». Кто-то из Центра подсказал ей, как искать на сайте Регистрационной палаты, она нашла и думает, что это он. Он, наверное, уже совсем древний, но она говорит, ему около семидесяти пяти, а для него это не тот возраст, чтобы не работать. Она еще не проверяла, потому что ужасно занята (говорю же), так что, думаю, неплохо бы нам собраться на выходных и устроить небольшое совещание. Может, съездим в Норидж, поглядим спектакль, а затем обсудим дальнейший план действий? Одной ей, наверное, страшновато. Целую.

Анна, позже: События набирают ход. Во-первых, но не в-главных, спектакль состоится в эту пятницу, и Ма будет счастлива тебя видеть, как ты сам прекрасно знаешь. Это последняя пятница четверти, и я еле отговорилась от всех праздничных мероприятий в последний учебный день перед Рождеством. Во-вторых, мы с Ма только что разговаривали — ей пришел ответ от кузена Динеша, того мерзавца, что домогался ее много лет назад. Он передал ее запрос, и миссис Феруз Гопал согласна поговорить, но от встречи отказалась. Мистер Виджей Кришна Гопал сейчас на пенсии и хворает, и волновать его совершенно ни к чему. Миссис Гопал назначила время, когда ей можно позвонить: суббота, два часа пополудни. Ма — это какая-то новая Ма, ей-богу, — немедленно набрала номер и поговорила с Феруз. Не верится, правда? Она ведь всегда побаивалась телефона. В общем, с помощью какой-то древней магии, вероятно слез и смиренной мольбы о прощении, им удалось примириться, и Феруз всё же согласилась встретиться. Думаю, отчасти поспособствовали и дети, то есть мы с тобой. Так что в субботу ни свет ни заря семья иммигрантов Аббас отправляется в Эксетер. Расписание поездов я уже посмотрела. Не то чтобы Ма нуждалась в нашей поддержке и всяком таком. Нашей задачей будет просто отвлекать на себя огонь неприятеля. И заодно выясним, есть ли там чего выяснять, а это уже кое-то. Эта четверть в школе прошла отлично. Мне достался мой любимый класс, дети там без ума от Китса. И рада сообщить, что моя личная мелодрама здесь меркнет с каждым днем. Совсем скоро я и думать забуду об этом придурке. Большой привет Лине! Целую.

Джамал, почти сразу же: Браво! Долой мелодраму. Ты два дня ничего не писала. Не знаешь разве, что людям, которые целыми днями сидят за компьютером, нужны имейлы, чтобы не свихнуться? Yallah, едем в Эксетер.

* * *

В помещении, где сейчас размещался Центр для беженцев, раньше, вероятно, находилась чья-то скромная контора. Внизу были две большие комнаты, наверху — несколько офисов. Под спектакль отвели дальнюю комнату, а в ближней, в которой обычно располагалась приемная Центра, развернули торговлю напитками и едой. Комната, отданная сейчас под самодеятельный театр, по очереди служила то игровой, то местом проведения встреч и всяческих волонтерских мероприятий, то даже концертной площадкой.

Спектакль начали в три пополудни, а закончили около четырех. Стулья составили неровным полукругом, освобождая место в торце комнаты рядом с большими дверьми. Сразу возле дверей стояла ударная установка. Комната была заполнена женщинами и детьми, многие уже сидели на местах, а возле стен, небрежно привалившись, стояли несколько мужчин, делая вид, что просто заглянули на минутку. Судя по лицам, публику составляли преимущественно выходцы из Африки и Азии, и одна-две семьи были из Центральной Европы. Многие, видимо, были знакомы между собой. Джамал из профессионального любопытства пообщался с ними и выяснил, что больше всего тут сомалийцев, эритрейцев, афганцев и румынских цыган. Взрослые сновали туда-сюда, дети вертелись под ногами, все громко смеялись и разговаривали.

Наконец свет погас, и на балке у них за спиной вспыхнул прожектор. Он осветил молодого парня, который проскользнул в зал и теперь восседал за ударной установкой. Зрители тут же захлопали, а парень расплылся в улыбке и приветственно помахал палочками. Зажглись новые огни, и пустое пространство превратилось в сцену. Все роли исполняли женщины и дети. Пьеса состояла из серии рассказов: женщины, одна за другой, говорили о том, как однажды их жизнь перевернулась с ног на голову. Среди рассказов были и трагичные, и смешные, а порой в них вплеталась песня под аккомпанемент флейты, на которой кто-то невидимый играл за спинами зрителей. Ударник вступал в напряженных моментах и при смене эпизодов. Суеты в зале стало меньше, хотя люди по-прежнему входили и выходили, а дети то и дело порывались выскочить к актерам.

По мере того как развивались события в пьесе, хождения постепенно прекратились, а мужчин в комнате прибавилось. Ма играла врача, которая сурово просвещает мамочек насчет здоровья, а также насчет устройства современного мира, который дал им приют. Некоторые цифры и статистические данные звучали знакомо, нечто подобное Анна временами слышала от Джамала. Она покосилась на лукаво улыбающегося брата. «Пропагандист», — прошептала она. На самых важных репликах актрисы обращались к залу, и зрители щедро одаривали их аплодисментами, а ударник в знак поддержки отбивал на барабанах нарастающую дробь. Кульминацией пьесы была свадьба. Жениху на вид было лет тринадцать, но это никого не смущало. Все женщины в комнате — африканки, азиатки, европейки — бурно разразились радостной песней на сомалийском, которую много недель репетировали. Голоса их звучали так чисто, что аккомпанемента