— Я его ненавижу, — произнес Килиан. — Нет, пожалуй, я ему завидую. Француз, разумеется?

— Ну конечно. Они же самые лучшие любовники.

— Как его зовут? Я велю выследить его и пристрелить.

Лизетта нервно засмеялась.

— Тогда мне придется оберегать его имя до моего смертного часа.

— Вы потому и вернулись на юг?

Девушка недоуменно посмотрела на собеседника.

— Ну, вы же говорили, что приехали в Париж с юга после долгого отпуска.

— Нет, я вовсе не пыталась отыскать свое давнее романтическое увлечение. Столько времени прошло!

— Наверняка поэтому вас так манил Прованс?

Если эта мысль заставляет его ревновать, пусть так и считает.

— Наверное, вы правы. — Пора сменить тему. Она аккуратно положила на тарелку нож с вилкой. — Я не привыкла к таким роскошным блюдам, Маркус.

Маркус. Имя легко соскользнуло у нее с языка.

— Сказать правду, я тоже. — Он рассказал ей, как скромно питается в обычные дни.

— Это достойно восхищения.

— Я делаю это не для того, чтобы мной восхищались, а из уважения и солидарности со всеми людьми, обделенными войной, не только немцами. Взгляните… — Он обвел рукой роскошное убранство зала. — За время нашего ужина на фронте погибли сотни русских и немецких бойцов.

— Как грустно.

— Простите. Сегодня же ваш день рождения.

— Не за что извиняться. Мне следует почаще напоминать об этом. Всем нам. Так легче переносить муки голода, легче терпеть холод. Мы живы — и именно потому и ощущаем их. А сколько юношей уже ничего не чувствует!

Килиан, подперев подбородок ладонью, пристально посмотрел на девушку.

— Кем вы себя ощущаете — француженкой или немкой?

— Ни той ни другой. Я — космополит. Если бы к власти пришли женщины, мы бы сейчас не воевали.

— Возможно, вы правы.

Она печально улыбнулась.

— А вы? Вы хороший нацист?

Вопрос застал Килиана врасплох. Лицо его затуманилось. Беспомощно оглядевшись, он уставился на скатерть, смахнул с нее крошку хлеба.

— Давайте не будем говорить о политике.

Лизетта сглотнула. Сегодняшний вечер, платье, духи, внимание полковника, флирт… Все это должно к чему-то привести.

— Почему же? — спросила она. — Я вовсе не из тех девушек, которых требуется опекать и защищать. Германия увязла в опустошительной бесконечной войне, а я сижу здесь, с вами, в умопомрачительном наряде, мы наслаждаемся вкусной едой, настоящим кофе, кальвадосом шестилетней выдержки… — Голос девушки дрогнул от обуревающих ее чувств. — Вам не кажется, что это…

— Что? — нахмурился Килиан.

— Неприлично, — извиняющимся тоном договорила Лизетта.

— Простите, — сухо промолвил полковник, задетый ее словами.

Девушка инстинктивно дотронулась до его руки — большой, крепкой и теплой, с аккуратно подстриженными ногтями. Прикосновение вышло нежным и робким. Килиан ответил ей осторожным пожатием. Внезапно между ними возникли прочные, глубоко интимные узы.

— Нет, это я неудачно выразилась. — Другие посетители начали обращать внимание на то, как соприкасаются их руки, и девушка осторожно отстранилась. — Наверное, я просто пыталась сказать, что не хочу никакого притворства.

Килиан не обиделся. Глаза их снова встретились — и Лизетта поняла: она больше не может себя обманывать. Она вовсе не хладнокровный профессионал, играющий свою роль в пьесе. Нет, никаким актерским мастерством не заставишь так пылать щеки, не остановишь бешеное биение сердца, не вызовешь это редкостное, восхитительное ощущение — как будто щекотка по всему телу. Маркус Килиан. Немец. Полковник вермахта. Ее враг. Умопомрачительно привлекательный мужчина. Вдобавок в нем чувствовалась врожденная порядочность. Все в полковнике затрагивало сердце девушки — от тембра голоса до его неизменной спутницы, скорби.

— Притворяться? — повторил он.

Настал момент нанести удар… завоевать его. Никаких больше хождений вокруг да около. Она пойдет прямо к цели.

— Не будем притворяться, что между нами ничего не происходит. Я молода, но не глупа. Мы оба знаем, в чем дело.

Ее слова застали полковника врасплох. Он сжал губы, в глазах полыхнуло изумление. Он устремил на нее взгляд, истолковать который Лизетта оказалась не в силах. Она затаила дыхание. Неужели она и вправду это сказала? Ох, она поставила себя в весьма рискованное положение!

— В чем же дело, Лизетта? — спросил он.

У нее не было времени хорошенько раздразнить его. Над столиком повисла напряженная тишина. Килиан с Лизеттой пристально смотрели друг на друга. Девушка растерялась, не зная, что сказать.

— Полковник Килиан, простите, что прерываю.

Напряжение исчезло. Оба заморгали, перевели дыхание.

— Да?

Килиан отвел глаза, повернулся к нависшему над столиком метрдотелю.

— Прошу прощения, — произнес тот на безупречном немецком. — Ваш водитель прибыл. Вы велели ему вернуться в девять.

— Велел. Передайте ему, пусть подождет, — отрывисто произнес Килиан, с трудом сдерживаясь, чтобы не рявкнуть.

— Да, полковник.

— Merci, — поблагодарила Лизетта. Ее учили вести себя со всеми любезно и дружески. Никогда не знаешь, чья помощь тебе пригодится. Вдобавок никогда не вредно лишний раз продемонстрировать хорошие манеры. — Великолепный ужин. Кролик — точь-в-точь, как готовила моя бабушка, — соврала она.

Метрдотель поклонился.

— Благодарю, mademoiselle . Я передам ваш отзыв поварам.

Под учтивой улыбкой девушка разглядела, что он и вправду польщен. Взгляд Килиана смягчился.

— Вы так легко переходите с одного языка на другой — просто завораживает. Это еще одна причина, почему вы мне нужны, Лизетта. Вы говорите в нужное время на нужном языке.

— Еще одна причина? А первая?

— Об этом вам придется догадаться самостоятельно. Так вот, я хочу, чтобы вы всерьез задумались о работе со мной.

— Вы же меня едва знаете.

— Я знаю, что могу вам доверять.

Она сглотнула.

— А другим?

Он грустно улыбнулся.

— Я же говорил вам, что не числюсь в фаворитах у Берлина.

— Но вы — верный сын Германии.

— В том-то и беда. — Он понизил голос. — Я и в самом деле верный сын Германии, но отнюдь не верный член нацистской партии.

— А разве это не одно и то же? — с напускной наивностью поинтересовалась Лизетта.