– Думаю, пап. Варька отличная девчонка, мы с ней породнились, но как мы с Василием жить будем? Знаешь, пап, мне порой страшно, хотя я и очень замуж хочу. – Сара смущенно глянула на отца.

– Уж замуж невтерпеж… – усмехнулся отец, усаживаясь на скамью рядом с дочерью и обнимая ее. – Василий – отличный парень. Умный, сильный, когда надо – жесткий. Но к своим всегда добрый. А Варя… знаешь ли ты, что она не просто менталистка? Нет? Ее без разговоров приняли на работу с малышами потому, что она пестунья. А теперь подумай о том, как тебе повезло, что твоя названая сестрица пестунья. Ведь это снимает если не все, то большинство проблем с вашими будущими детишками. Которые, как ты сама понимаешь, будут одаренными, и, скорее всего, очень сильно одаренными. Подумай об этом, дочка, и не бойся. Мы с мамой всегда поможем. Да и мать Василия, если надо, быстро мозги ему вправит, Анастасия правильная женщина. А пока просто отдыхай. – Кедмин чмокнул дочку в макушку и, одним глотком допив виски, встал с качалки. Поглядел на осенний лес, пробормотал: «Унылая пора, очей очарованье…» – и зашел в дом.

А девушка еще долго сидела на качалке, зябко ежась и пряча подбородок в теплый воротник свитера.

26 сентября 2241 года, воскресенье

Старая Русса

Василий Ромашкин

– Ну как, профессор? – спросил я спустившегося с трапа амфибии Афанасия Илларионовича.

– Это потрясающе! Василий, вы не понимаете, я всю жизнь завидовал птицам, хотел полетать на воздушном шаре, и тут такой подарок. Ради этого стоило попасть в иной мир, право слово.

Восторженность этого крепкого, одетого в добротный костюм бородатого дядьки с котелком на голове поражала. Выражение детского счастья прямо светилось у него в глазах. И тяжеленный русский «Смит-Вессон» сорок четвертого калибра под полой сюртука этому совершенно не мешал. Кстати, я самолично снарядил профу пяток патронов серебром, и теперь в барабане его пистолета четыре обычных и два серебряных. На всякий случай.

– Правда? – Я улыбнулся, глядя на профессора. – Тогда, если вы не против, посидите здесь, под навесом, поглядите на самолеты и дирижабли, а я до диспетчерской сбегаю, узнаю, что и как. Может, еще сегодня отсюда вылетим. Если повезет, конечно.

И я оставил профессора с нашими вещами неподалеку от стоянки самолетов, на крытой площадке, где обычно отдыхали пилоты и прочий летучий люд. Как раз для него компания, с его-то восторженным отношением к авиации.

– Приветствую. – Я постучал пальцами по открытой двери. – Машенька, красавица, не скажешь, на каком борту можно в сторону Ростова-на-Синей поскорее отвалить? – И, подойдя к столу, чмокнул в подставленную щечку очень красивую яркую шатенку.

– Приветик, герой. Садись, буду поглядеть. – Молодая женщина кивнула мне на стул около стены и на какое-то время уткнулась в экран компьютера. После чего сняла телефонную трубку и набрала номер. – Алло. Товарищ майор? Тут ваши ребята «яки» перегонять будут до Нового Воронежа, на профилактику и ремонт. Не возьмете зайца? Из ГВФ. Что, Вась? – прикрыв трубку ладонью, спросила она меня.

– Нас двое, Маш. Я и иномирянин. – Я показал два пальца.

– Двух зайцев, Дмитрий Сергеевич. Про одного вы знаете, это тот бортстрелок с «Горнорудного», что пиратский борт снес. Да-да, он с товарищем домой летит. Хорошо, спасибо. Даже так? Это вообще прекрасно, Дмитрий Сергеевич. Спасибо вам огромное, – и улыбнувшаяся девушка положила трубку на рычаг.

– В общем, так, Вась. Отсюда через пять часов вылетят четыре сто тридцатых «яка» до ремзавода в Новом Воронеже. А там вы с ними сядете на «Аннушку» и долетите до Новой Астрахани. Ну а там уж сам как-нибудь. – Маша мне улыбнулась, поворачиваясь к компьютеру.

– Спасибо, красавица! – Я положил на стол коробочку с ее любимым зефиром, который по дороге купил в буфете. – Мужу привет.

– Передам, – кивнула мне диспетчер, убирая лакомство в ящик стола. – Рада была повидать, Вась.

– Я тоже, Машенька. – Я не отказал себе в удовольствии еще разок чмокнуть ее в бархатную щечку и пошел к профессору. Надо его обрадовать. Полет на реактивном – это не на старой амфибии трястись.

26 сентября 2241 года, воскресенье

Новый Воронеж

Василий Ромашкин

Полет на реактивном истребителе-штурмовике – это наслаждение. Ну, если только он не кувыркается в высшем пилотаже и не ведет бой. А вот так, из точки «А» в точку «Б», на крейсерской скорости, на высоте в семь тысяч метров – сказка. Профессор, насколько я мог видеть кабину соседнего самолета, крутил головой в сверкающем очками шлеме, что-то строчил в блокноте, правда, руками не махал. На этот счет его строго проинструктировали – руками ничего не трогать и вообще не махать.

Дольше всего его учили управляться с кислородной маской, кабина у штурмовиков хоть и герметичная, но береженого Бог бережет. Но опять же, слава богу, полет шел по плану, то есть подлетали к Новому Воронежу. Старый прошли краем, штурмовик это не дирижабль, не дай бог та же расквыра в воздухозаборник попадет. Ничего хорошего от этого не будет, а эта нечисть хоть и мелкая, но агрессивная до невозможности. Хотя чего еще ждать от детей? Эх, была бы моя воля, специально предпринял бы экспедиции по их упокоению. Но сложно это, очень сложно.

Штурмовик плавно коснулся бетонки заводского аэродрома, качнулся на шасси и через двадцать секунд уже выруливал по разметке вслед за трициклом-указателем. За нами сели остальные штурмовики, и вскоре я и проф вместе с летунами ехали на аэродромной «буханке». Летуны сейчас доложатся и будут сдавать машины, после чего они и мы на Ан-2 полетим утром в Астрахань. У пилотов курсы, а мы по пути – до дома.

– Андрей Игоревич, господин капитан! Позвольте высказать вам мою огромную благодарность. Этот полет – он был невероятен! – Профессор, слезший на землю, радовался как ребенок, громко и чисто. – Вы настоящие покорители неба! Мне невероятно жаль, что я не смогу выучиться летать, как вы. К сожалению, я уже немолод, мне сорок два года.

– Профессор, для нашего времени сорок два года – время расцвета, – засмеялся капитан Стерхов, придерживаясь за поручень. – Так что, если пожелаете, вполне выучитесь на пилота-легкомоторника. В Ростове-на-Синей есть авиашкола, все в ваших руках. Это нелегко, но вполне возможно. Правда, боевые вылеты на таких машинах уже будут противопоказаны, молодежь подсиживает. – Он с любовью похлопал по темно-зеленому крылу штурмовика.

Вообще «яки» красят целиком одним тоном, но каждый самолет в свой цвет, одинаковых нет. Красные, зеленые, серые, синие – всех оттенков. В нашем Северном Союзе всего около двухсот таких машин, не больше. Ну, постоянно на крыле. И около шестисот девятых «лавочкиных», не больше. Хватает на все границы, контрабандистов гонять, пиратов.

– Я понимаю, но до сих пор не могу поверить! – Панфилов восторженно погладил борт штурмовика. – И вы говорите, что эта машина – просто отблеск былой мощи авиации?