Преподаватель снова взял руку трупа и с усилием согнул ее в локтевом суставе.

– Исчезает трупное окоченение через двое-трое суток.

Через стол от студентов санитар раздевал труп, мурлыча себе под нос какой-то бодрый мотивчик.

– Начнем вскрытие! Кто хочет ассистировать?

Ассистировать конечно же вызвался Гришка Прокопец, первый подлиза на курсе. Бодро нацепил фартук и встал напротив препода, изображая готовность к процессу.

Преподаватель взял в руки расческу и сделал на голове трупа аккуратный пробор посреди темени. Только не от лба к затылку, а от уха до уха. Затем расческу сменил скальпель, которым преподаватель произвел разрез по пробору и сразу же натянул кожу с черепа на лицо трупа.

Горизонтальный распил от лба до линии пробора, второй распил немного под углом, затем преподаватель вставил над переносицей в распил стамеску и несильно тюкнул по ней молотком, расширяя щель.

Вставив в щель крюк рукояти молотка, препод сказал Гришке:

– Держите ноги!

Гришка опасливо, словно ожидая пинка, схватился за лодыжки трупа. Преподаватель как следует поднажал на рукоятку, и свод черепа с громким треском отвалился, подобно крышке от шкатулки. На стол из полости черепа вывалился мозг. Преподаватель потянул мозг на себя и большим секционным ножом обрезал черепные нервы и продолговатый мозг.

– Пожалуйста! – тоном заправского мясника сказал он, демонстрируя студентам головной мозг, очень похожий на пудинг.

Вставив скальпель между полушарий, преподаватель надрезал соединяющее их мозолистое тело и развалил мозг надвое. Несколько взмахов ножом – и взору студентов открылись первый и второй желудочки мозга, заполненные по бороздкам меж извилин прозрачной жидкостью.

– Пойдем дальше! Переложите подушку под лопатки.

Преподаватель, не особо и напрягшись, приподнял за плечи окоченевшее тело, а ассистент просунул под лопатки твердую круглую подушку, сделанную из обтянутого резиной куска дерева, которая прежде лежала под шеей умершего.

Грудная клетка приподнялась в удобное для секции положение. Тем же большим секционным ножом преподаватель разрезал кожу от щитовидной железы до лонного сочленения и завернул кожу книзу, словно снимая с трупа куртку. Распилил ребра, удалил грудину, долго возился, извлекая внутренние органы и раскладывая их на столе. Затем, комментируя свои действия, преподаватель начал исследовать все органы по очереди. Данилов запомнил, как из распоротого желудка вначале в нос ударила резкая вонь, а затем на стол вывалился полупереваренный ком пищи.

– Пельмени, – сразу же определил преподаватель.

Пельмени Данилов не ел после этого дня года три.

– Вот и все! – покончив с желудком, сказал преподаватель. – Теперь можно засунуть все обратно и зашить.

Последняя фраза предназначалась санитару-мурлыке, занятому мойкой из шланга свободного стола…

– Заграйская восемнадцать, четвертый подъезд, – прочитал Данилов. – Мужчина пятьдесят два. Отравление консервами.

«Пятиэтажка без лифта, – подумал он. – Семьдесят девятая квартира на пятом этаже, в пятиэтажках по двадцать квартир в подъезде. Да, последний вызов мог бы быть и покомфортабельнее».

Часы показывали семь часов четыре минуты. Утро – пора надежд. Еще минуту назад, возвращаясь на подстанцию из сто тридцать шестой больницы, каждый из бригады втайне надеялся на то, что сутки закончатся спокойным неспешным чаепитием на подстанции.

– Отравление консервами – это по меньшей мере два часа переработки, – расстроился Петрович.

«Дембельский аккорд», – улыбнулся про себя Данилов.

По лестнице Данилов с Верой поднимались медленно – сказывалась усталость. На пятом этаже их ждала гостеприимно распахнутая дверь, повисшая на одной петле. Клочья обшарпанного дерматина, изогнутые провода вместо кнопки звонка, скособоченная ручка.

– Алкаши! – диагностировала Вера.

– Люди, – поправил ее Данилов. – Страдающие хроническим алкоголизмом.

Отринув правила вежливости, они вошли без стука. Обстановка в прихожей полностью соответствовала их ожиданиям, являя собой яркий пример разрухи и запущения. Внимание Данилова обратил на себя остов настенного светильника, с которого свисал идеально обглоданный рыбий скелет.

– Сюрреализм, – высказался он и позвал: – Эй, хозяева, «скорую» вызывали?

Гробовая тишина.

– Пойдем вперед или… – напряглась Вера.

– Что «или»?

– Или подождем милицию?

– Я тебя умоляю!

Данилов прошел вперед по коридору, заглянул на кухню, осмотрел санузел…

– Здесь он! – позвала из комнаты Вера.

В нос Данилову ударил крепкий запах перегара. Пациент, одетый в серую от грязи футболку и черные семейные трусы, лежал лицом вниз на грязном матрасе, брошенном прямо на пол.

– Хрипит, – Вера поискала глазами, куда бы пристроить ящик, и, не найдя ничего подходящего (всю обстановку комнаты составляли дюжина пустых водочных бутылок и матрас) продолжала держать его в руках.

– Храпит! – вслушавшись в рулады, выводимые пациентом, уточнил Данилов.

Он присел на корточки возле спящего и потеребил его за плечо:

– Вставай, лежебока! Вставай, врачи к тебе приехали!

– И ни одной консервной банки вокруг! – сказала Вера. – Откуда взялся повод?

– И кто нас вызвал? – вслух подумал Данилов. – Просыпайся!

– Э-э-а! – сначала дернулись тощие волосатые ноги мужчины, оплетенные сетью синих узловатых вен, затем приподнялась нечесаная голова. – Уже утро?

– Утро, утро! – подтвердил Данилов, поднимаясь.

– Оп! – с неожиданной легкостью мужчина вскочил на четвереньки, совершенно по-собачьи встряхнулся, а затем уселся на своем ложе, скрестив ноги, и посмотрел на Данилова светло-голубыми глазами. – Спасибо вам, доктор.

Рука, похожая на клешню краба, потянулась к Данилову для рукопожатия. Данилов прочитал на пальцах вытатуированное зелеными буквами имя «Миша».

– На что вы жалуетесь? – Данилов предпочел сделать вид, что он не заметил протянутую руку.

– На жизнь! – бодро заявил Миша, убирая руку. – Жизнь – дерьмо!

– А консервами кто отравился?

– Ну уж не я – эт точно! – заверил Миша. – Я консервы вообще не жру – гадость! Предпочитаю экологически чистую натуральную пищу.

– Я вижу! – Данилов выразительно посмотрел на нестройную шеренгу из бутылок, среди которых преобладали гренадеры литрового достоинства. – А кроме вас здесь есть еще кто?

– Никого! – Миша затряс головой и тут же сморщился от боли. – Я один живу.

– А кто же вызвал нас? – Данилов пытался добраться до истины.