Мистер Оглтри, проглотив новую обиду, выпрямился во весь рост.

— Толита, у меня нет привычки скупиться на грим.

— Хочу быть красивой, — продолжала Толита, пропуская его слова мимо ушей.

— Сделаю вас просто восхитительной, — пообещал мистер Оглтри, вновь смиренно опустив голову.

— Бедняга Джонни Гриндли, — вздохнула Толита, со странной нежностью глядя на покойного. — Знаете, ребята, я помню день, когда Джонни родился. Это было в доме его матери на Хьюджер-стрит. Мне тогда было восемь лет, но вижу все очень ярко, будто прошло четверть часа. Единственная моя странность: до сих пор ощущаю себя восьмилетней девочкой, запертой в старом теле… Джонни с самого младенчества был уродлив как черт.

— Он прожил полноценную жизнь, — пропел мистер Оглтри; его голос звучал внушительно, как органный хорал в тональности ре-бемоль мажор.

— Уинтроп, он ни разу не сделал ничего из ряда вон выходящего, — возразила Толита. — А теперь проводите меня к образцам.

— Я уже знаю, что вам подойдет, — заверил мистер Оглтри.

Он повел нас по винтовой лестнице на второй этаж. Мы миновали часовню непонятной религиозной принадлежности и оказались в зале с гробами всех видов и размеров. Мистер Оглтри уверенно направился к гробу цвета красного дерева, стоявшему в центре зала. Хозяин выразительно постучал по стенке гроба и торжественно произнес:

— Толита, вам незачем искать что-то еще. Это оптимальный гроб для женщины с вашим положением в обществе.

— А где сосновые гробы? — Бабушка оглядела зал. — Не хочу загонять своих близких в долги.

— Никаких проблем. У нас великолепная система рассрочки. Вы платите несколько долларов в месяц; когда наступит момент стяжать свои награды на небесах, вашей семье не придется тратить ни цента.

Толита придирчиво рассматривала гроб. Она водила рукой по шелковой обивке внутренней части. Я приблизился к другому гробу. На внутренней стороне крышки вышивка по шелку изображала Христа и апостолов на Тайной вечере.

— Что, нравится? Согласен, потрясающий гроб, — сказал мистер Оглтри. — Обрати внимание, Том, среди апостолов нет Иуды. Думаю, каждому приятно быть похороненным с Иисусом и его сподвижниками. Изготовители гроба мудро рассудили: в последнем пристанище доброго христианина Иуде не место.

— Мне он очень нравится, — признался я.

— Безвкусица, — прошептала Саванна.

— А мне больше по вкусу гроб «Молящиеся руки», — подал голос Люк с другого конца зала.

— Я заметил, Люк, что эту модель предпочитают методисты, — подхватил довольный мистер Оглтри. — Однако он подходит для приверженцев любых религий. Ведь молящиеся руки могут быть и у буддиста, и у мусульманина. Улавливаешь мою мысль? Только я сомневаюсь, что Толите в месте последнего упокоения требуется картинка. Она всегда предпочитала элегантную простоту.

— Обойдемся без комплиментов, — отрезала бабушка. — Сколько стоит тот гроб, в центре зала?

— Обычно мы просим за него тысячу долларов, — сообщил хозяин заведения, понизив голос. — Но поскольку вы являетесь другом семьи, готов продать вам его за восемьсот двадцать пять долларов шестьдесят центов, плюс налог.

— Надо все взвесить, Уинтроп. Можно нам тут остаться и обдумать? Как-никак, приобретение серьезное, хочется обсудить с внуками.

— Конечно. Отлично вас понимаю. Как раз хотел вам это предложить. Я буду внизу, у себя в кабинете. Если вам все-таки не подойдет ни один из моих образцов, у меня есть специальный каталог заказов по почте. Там перечислены все виды гробов, какие выпускаются в Соединенных Штатах.

— А сколько стоит самый дешевый гроб из тех, что у вас есть?

Уинтроп Оглтри фыркнул, будто намеревался высморкаться, затем высокомерно проследовал в дальний неосвещенный угол зала, где с оттенком отвращения дотронулся до невзрачного гроба, цвет которого напоминал цвет ружейного ствола.

— Вот этот мы продаем за двести долларов. Но, Толита, я бы ни за что не пожелал женщине с вашей репутацией быть похороненной в таком гробу. Они существуют лишь для безродных бродяг и самых бедных негров. Надеюсь, вы не хотите ставить своих близких в неловкое положение. Каково им будет, когда вас увидят в подобном ящике?

Хозяин посмотрел на бабушку так, словно та предложила закопать ее по шею в куриный помет. Низко поклонившись, он ушел, оставив нас совещаться.

— Меня тошнит от одной мысли, что этот идиот увидит меня совсем голой, — заявила бабушка, когда шаги мистера Оглтри стихли.

— Какой стыд, — согласилась Саванна. — Мы ему этого не позволим. Даже подглядывать не дадим.

— Но покойник должен быть голым, иначе как резать вены и выпускать кровь? Мне, конечно, будет уже все равно, однако я бы предпочла, чтобы моим телом занимался не Уинтроп Оглтри, а кто-нибудь другой. Добавьте к его голосу немного уксуса, и можно заправлять салат «Цезарь». Стоит лишь заикнуться о собственном выборе, и у него на несколько дней портится настроение… Ну-ка, держите.

Бабушка достала из сумочки портативный фотоаппарат «Брауни»[81]и вручила Люку.

— Что ты задумала, Толита? — удивился Люк.

Бабушка молча пододвинула стул к первому гробу, предложенному мистером Оглтри. Она осторожно сняла туфли и встала на сиденье. Мы так же молча смотрели. Толита улеглась в гроб, словно это была верхняя полка в спальном вагоне первого класса. Она пошевелила пальцами ног, затем попыталась вытянуться во весь рост. Поелозив немного, Толита закрыла глаза и замерла.

— Пружины никуда не годятся, — наконец изрекла она.

— Но это же не матрас, — резонно возразила Саванна. — Гроб не кровать в номере отеля.

— А ты-то откуда знаешь, какие матрасы у тамошних кроватей? — огрызнулась Толита. — За эту штуку придется выложить немалые деньги. За такую сумму я могу рассчитывать на комфорт. И потом, мне в нем лежать не день и не два.

— Ты лучше поскорее вылезай, — взмолился я, подбегая к окну. — Вдруг тебя заметят. Нам всем тогда влетит.

— Как я выгляжу? — поинтересовалась Толита, не обращая внимания на мои страхи.

— Потрясающе, как всегда, — заверила Саванна.

— Я спрашиваю, как выгляжу в этом гробу, — пояснила бабушка, по-прежнему не открывая глаз. — Платье удачно подходит к этому цвету? Или лучше пурпурное, которое в прошлом году я надевала на Пасху в Гонконге?

— В прошлом году мы отмечали Пасху здесь, а не в Гонконге, — напомнил ей Люк.

— Да, конечно. Все-таки это платье смотрится благородней. Терпеть не могу, когда покойницы выглядят как разряженные шлюхи. Люк, сделай несколько снимков.