– Меня может здесь и не быть, если хочешь.

Она стала подниматься, и тело Люка запротестовало, сопротивляясь, когда он бросился к ней, схватил ее за руку и вернул назад на кровать.

Костюм у него под пальцами был упругим, но жестким, ткань ему определить не удалось. Но изгибы тела под костюмом…

– Не надо, – сказал он.

– Что не надо? – промурчала она.

– Не оставляй меня одного в темноте, – сказал он тихо.

Не оставляй меня одного в темноте. Там, где существуем мы оба, но служим разным силам.

Ее пальцы скользили у него по лицу. По носу, по рту.

Когда она хотела отдернуть руку, Люк взял ее пальцы в свои и, переплетя их руки, поцеловал ее.

* * *

Поцелуй был мягким, но сомнений не оставлял.

Селина поняла, что забыла обо всем, когда приняла его. Ответила на его поцелуй своим поцелуем.

Теплый – какой же он теплый.

Она не могла вспомнить, когда ее в последний раз кто-нибудь обнимал.

Когда она увидела его на крыше, когда он покачнулся и она заметила, что он ранен, она спасла его, повинуясь инстинкту. А сейчас она, повинуясь инстинкту, обвила его шею руками и прижалась к нему.

Здесь, в темноте, она открылась ему. Вдохнула его.

Его язык обвел уголки ее губ в беззвучном вопросе, и Селина тихо застонала, когда он попробовал ее на вкус. Сначала нежно, а затем глубоко.

Этот шрам, этот жуткий шрам, прошивший его грудь…

Она хотела рассказать ему. Что она все знает.

Что она знает: они вряд ли станут парой, потому что…

Он нежно прикусил ее нижнюю губу.

Все мысли разом вылетели у нее из головы.

Ей было наплевать. Наплевать на все, что было за пределами этой комнаты и мужчины перед ней, и…

Это неправда. И никогда не будет правдой.

Он почувствовал перемену в ней и подался назад, его губы застыли над ее губами.

– Все хорошо?

Он дышал судорожно, неровно, с хрипом.

Не сейчас. Сейчас она не может позволить себе ошибки. Она прильнула к нему и поцеловала его. Один раз, второй.

Его руки утонули в ее волосах, а тело вздрогнуло, когда он поддался этому поцелую, поддался ей.

Она села к нему на колени, и его руки стали гладить ее по спине, опускаясь ниже.

Он не успел среагировать, не понял, что щелчок на рукаве ее костюма выдавал плохие намерения.

Когда маленькая игла проникла сквозь кожу на его шее, когда он вскрикнул от удивления, она тут же отпрыгнула от него.

– Ты… – начал было он.

И замолчал.

Она ничего не видела в кромешной темноте, но почувствовала, что у него перехватило дыхание, а его мощное тело упало на матрас. Он был без сознания.

Селина взяла шлем, надела его, но отвела взгляд от мужчины.

Они дали другу не произнесенное вслух обещание – не смотреть.

И она не стала смотреть. Даже когда распахивала окно, чтобы затем раствориться в ночи.

Логово Харли располагалось в заброшенном здании станции метро и было именно таким, каким Селина его представляла: беспорядочным, цветастым и набитым разным оружием.

Ведущей темой был цирк. Среди потертой мебели висели кричащие старые афиши: глотатели огня, канатоходцы, по каменным стенам под сводчатым потолком были развешаны светящиеся гирлянды, а в дальнем конце круглой комнаты нечто похожее на старое полотно от тента в красно-желто-синюю полоску укрывало крошечную ванную.

Селина понятия не имела, что она тут делает в четвертом часу ночи. Они, скорее всего, спят, но… ей нужно поговорить. С кем-нибудь. С кем угодно.

Стоило ей представить себе, что она вернется к себе домой и остаток ночи будет мерять шагами безупречный пол своей квартиры, как она изменила маршрут и вместо того, чтобы направиться на север, решила прийти сюда.

Селина постучала по металлической двери с вмятинами, и через тридцать секунд Плющ уже открыла ей дверь.

Рыжие волосы собраны в небрежный пучок, на вздернутом веснушчатом носу – очки в черной оправе. Она была в старой кофте с выцветшей надписью «Растения – тоже люди!», которая сползла с одного плеча.

– Что случилось?

Селина прислонилась к грязному дверному косяку.

– Уже и просто так заскочить нельзя?

– В четверть четвертого утра?

Но Плющ поманила ее внутрь, а потом высунулась и посмотрела по сторонам, вглядываясь в темноту старого тоннеля, откуда доносился звук капающей воды.

Селина снова огляделась: у стены она заметила письменный стол, на котором громоздились кучки бомб, расписанных под цирковые шары. Какие-то были готовы только наполовину и лежали под увеличительным стеклом и лампой. На стуле у стола, касаясь пола, висел патронташ с ножами для метания.

– Ну, логово отъявленной злодейки у нее вышло хорошо, – заключила Селина.

– Она считает, что это – предельная форма самовыражения. – Плющ показала рукой на увитый стеблями стол, стоящий у стены, где висела афиша с дрессировщиком львов. Стол был завален бумагами, книгами и растениями. – А мне здесь позволяется самовыражаться только так, – хихикнула она. – Это единственное место, которое Харли не может «украшать».

Растения извивались и мерцали под лампами солнечного света.

– Твои питомцы?

– Мои друзья, – сказала Плющ, подходя к столу и улыбаясь семи растениям в горшках. – Элизабет, Эмма, Фанни, Кэтрин, Энн, Марианна и Элинор.

Брови Селины поползли вверх под шлемом:

– Ты их назвала в честь героинь романов Джейн Остин?

Плющ засияла так же ярко, как и светящиеся над ними лампы.

– Ты моя новая любимка! Никто больше не понял отсылки – даже Харли меня спросила, что за чушь я несу.

Селина подняла визор на шлеме, разглядывая растения.

– Я, скорее, больше по Бронте.

Плющ замахала руками:

– Фу, меня от мистера Рочестера тошнит. Я за Дарси.

Селина ухмыльнулась и кивнула, уступая.

– Ладно, а ты чего не спишь?

Плющ показала на ноутбук, наполовину погребенный на столе под бумагами и книгами.

– Я работаю.

– А где Харли?

Что-то ее не видно в этом подземном цирке.

Плющ опустилась на крутящийся стул возле стола и повернулась:

– Не знаю. Она пару часов назад ушла, очень торопилась. Назад не приходила. – Ее глаза потемнели от грусти. – Она так часто делает. Я стараюсь не расспрашивать.