— Вена: «ожидать прогресса на этих переговорах, по словам Шульца, трудно. Он не считает данный вопрос перспективным с точки зрения выработки договоренности ко времени встречи».

— Стокгольм: «здесь, сказал Шульц, положение другое. На конференции созданы рабочие группы. В целом определена структура договоренности... Есть потенциал продвижения, и следовало бы уже сейчас начать работу по выработке текста взаимоприемлемой договоренности, пусть пока и без окончательного согласия в отношении всех элементов такой договоренности».

— Это что, все правда? — недоверчиво спросил Шеварднадзе.

— Да, правда, — ответил я.

— И что, Стокгольм действительно единственное место, где до чего— нибудь можно договориться? — продолжал пытать меня министр.

— Да, больше всего шансов на успех там.

— Шульц говорит, что в Стокгольме определена «структура договоренности». Она что — совпадает с контурами договоренности, о которых Вы мне рассказывали?

— Да, совпадает.

— Так что же, Вы считаете, что с американцами можно договориться?

— Да, можно.

— Нет, с американцами договоренности не получится. Нужно искать пути к сближению через Францию, Англию и другие европейские страны.

Я пробовал возражать:

— На дипломатических переговорах, как в бизнесе, — дело делать надо с хозяином, а не с подмастерьями. В НАТО США признанный лидер. С ним и надо договариваться. Конечно, с европейскими членами НАТО разговаривать тоже нужно. Через них можно многое узнать, прозондировать, запустить нужные нам идеи. Но никто из них, даже Франция, не станут вести переговоры от имени всего союза. Это неписаные правила игры: американцы не позволят, да и другие ревновать станут.

Но Шеварднадзе оставался непреклонен: дело делать теперь будем с Европой. Что ж, это была болезнь, которой переболеют потом многие неофиты в политике.

* * *

Похожий разговор состоялся у нового министра с заведующим отделом США Александром Бессмертных. Он был зван одним из первых и сообщил Шеварднадзе, что через две недели ему предстоит встретиться в Хельсинки с государственным секретарём Шульцем. По словам Бессмертных министр удивился (или разыграл удивление?):

— О чём мы будем говорить?

Бессмертных ответил, что существует широкая повестка дня советско— американского диалога. Главными её пунктами являются разоружение и проблемы, касающиеся ядерного оружия. Но Шеварднадзе сказал, что в этом он не разбирается.

— Мы приготовим для Вас разговорник, убеждал Бессмертных.— Даже для Громыко мы всегда готовили такие разговорники и он пользовался ими и вёл переговоры на их основе.

Неделю спустя Шеварднадзе снова вызвал заведующего американским отделом:

— Не могли бы Вы предложить мне кого— либо, кто мог бы консультировать меня по всем этим международном проблемам, которые ежедневно ложатся на мой стол? Ко мне всё время поступают телеграммы от посольств со всего мира. Я получаю кучу других документов из различных ведомств. И во всём этом я должен разбираться!

Бессмертных предложил тогда своего заместителя Сергея Тарасенко, который стал помощником министра[107]. Другим помощником стал Теймураз Степанов (Мамаладзе) — известный журналист, которого Шеварднадзе привёз с собой из Тбилиси. Вместе они составили дружный тандем, который оставался с министром до конца его пребывания на Смоленской площади.

Первый выход в свет нового советского министра состоялся 30 июля 1985 года. Огромный зал дворца «Финляндия» в Хельсинки был заполнен делегациями 35 стран, съехавшимися отметить десятилетие Хельсинского заключительного акта. Они рассаживались в порядке французского алфавита и американцы сидели впереди. Стоял гомон и сутолока. Все были уже в зале и только места для советской делегации оставались пустыми. Поэтому все смотрели назад и гадали, что случилось с советскими делегатами.

А Шеварднадзе медлил специально. Как толстовская Наташа Ростова перед своим первым балом, он сильно нервничал, хотя старался не подавать вида. Всё казалось ему не так. Он не знал, как себя вести, и опасался подвоха, пренебрежения и даже унижения. Поэтому решил войти в зал последним, чтобы избежать сложной протокольной процедуры, кто с кем будет здороваться первым.

В зале уже все сидели, когда, наконец, появилась советская делегация. Впереди шёл невысокий человек с сильным волевым лицом и роскошной гривой белых седых волос. Это был Шеварднадзе. Неожиданно для всех грузный и немного обрюзгший госсекретарь США поднялся и направился ему навстречу. Такого еще в истории СБСЕ не было. Зал обмер, и наступила тишина. Но министра вовремя предупредили, и он расплылся своей ослепительной белозубой улыбкой и, может быть, даже излишне горячо пожал американцу руку. А Шульц радушно произнёс:

— Рад познакомиться с Вами, господин министр. Нам предстоит большая совместная работа, и мы не справимся с ней, если не установим между собой добрые человеческие отношения. Мне сказали, что с Вами в Хельсинки приехала жена — давайте встретимся семьями.

Это был мудрый ход со стороны Шульца, который пробил брешь в антиамериканском настрое Шеварднадзе. Хотя и был Эдуард Амвросиевич советский человек, но родом из Кавказа, а там очень ценят, когда им оказывают личный респект и уважение. Особенно в такой ситуации. Однако, готовясь к их встрече, Шульц не подозревал, что он не главный партнер для советского министра, и потому был полон надежд. Громыко он откровенно не любил, считал его чересчур жестким переговорщиком, который не понимает собственных интересов и потому проявляет упорство там, где не надо.

— Разве у меня нет ничего лучшего в жизни, чем встречаться с этим сукиным сыном? — нередко выговаривал он своему послу в Москве Артуру Хартману.

Поэтому ещё в Вашингтоне госсекретарь жадно ловил любые новости, которые могли пролить свет на взгляды нового министра. Госдеп и ЦРУ готовили для него кучу справок и аналитических документов. Но их выводы выглядели пессимистически. Директор Бюро госдепа по разведке и исследованиям Томас Торн в специальном меморандуме «Контроль над вооружениями и Ваша встреча с Шеварднадзе» писал:

«Скорее всего он будет повторять уже заявленные советские позиции, чтобы посмотреть американскую реакцию… Во всём спектре советско— американских отношений, который унаследовал Горбачёв, нет ничего такого, что оказало бы на него сильное давление в пользу достижения в настоящее время соглашения по контролю над вооружениями»[108].