— Вы должны посмотреть правде в глаза. Манон зажмурилась, паника неудержимо охватывала ее. Она не хотела признаться себе, что поняла значение взгляда Пуантро, брошенного на нее в последний раз… Она не хотела поверить, что он просто ненавидит ее.

— Манон…

Она заставила себя улыбнуться:

— Два дня не очень большой срок. Я пошлю ему записку и напомню, что беспокоюсь.

— Вы напрасно потеряете время. Он…

— Я пошлю ему записку!

Что-то похожее на ненависть к Мари зародилось в ней. Манон отказывалась признаться в обуревавших ее страхах. Она повторила:

— Я напишу записку… и ты отнесешь ее к нему домой. И увидишь… Он придет… или по крайней мере пришлет ответ с сообщением, когда освободится и сможет навестить нас. Вот посмотришь!

Нарочно повернувшись спиной к Мари, Манон села к письменному столику. Дрожащей рукой она взялась за перо.

— Повторяю вам, это единственная возможность!

Вильям Клейборн молчал, оценивающе разглядывая Жерара Пуантро. Он вдруг почувствовал, что впервые обнаружил в этом человеке качества, которых никогда не замечал прежде. Этот новый Пуантро был ему незнаком.

Клейборн поднялся из-за стола, медленно и глубоко дыша, что он делал обычно в сложных ситуациях, успокаивая нервы. Без сомнения, в данный момент была именно одна из таких ситуаций. Минуту назад Жерар буквально ворвался в кабинет и с ходу обратился к нему, совершенно забыв свою обычную манеру поведения. Клейборн успел заметить в его глазах следы паники и что-то зловещее, трудно поддающееся определению, отчего по спине губернатора пробежал холодок.

Клейборн поневоле вспомнил условия, выдвинутые в послании Уитни. Они его озадачили. Капитан не преследовал никаких меркантильных интересов. Напротив, он взывал к справедливости. Безусловно, полной уверенности в том, что капитан Уитни абсолютно честен в своих требованиях, у губернатора не было. Вдруг это вызвано простым желанием отомстить Пуантро?

Разумеется, Жерар отрицал, что в обвинениях, выдвинутых в письме капитана, есть хоть крупица правды. Однако, покопавшись в своей памяти, Клейборн вспомнил, что первый помощник капитана неожиданно умер в тюрьме, а Уитни действительно обвинял Винсента Гамби в ответственности за потопление американских кораблей. Продолжая размышлять, Клейборн задумался над тем, что если капитан Уитни ни в чем не виноват, а Гамби — организатор этих преступлений, то у него должен быть союзник, снабжающий его информацией о судах, груз которых представляет ценность для пиратов. Но был ли этим союзником Жерар Пуантро, его близкий друг и советник?

Порывшись еще в своей памяти, Клейборн подумал, что именно Пуантро разжигал его резкое неприятие этого капитана, призывая к суровым мерам наказания и предлагая большую награду за поимку Уитни, настаивая на том, что он является самым опасным преступником в Новом Орлеане, скрывающимся от правосудия, Тогда Клейборн искренне верил, что Жерар разделяет его чувство пламенного негодования к человеку, который наживается на крови своих соотечественников. Теперь же…

Лицо Жерара при виде колебаний губернатора Клейборна приняло окраску спелого помидора. Он был похож на человека, которого вот-вот хватит апоплексический удар. Клейборн нахмурился, когда Пуантро в бешенстве подскочил к нему.

— Как вы смеете колебаться, когда на карту поставлена жизнь моей дочери?

Действительно, как он посмел?

— Вы рискуете очень немногим! Если бы я провоцировал вас на такой обман с этим моряком Бертраном, мне были бы понятны ваши колебания, но Портер — просто дурак! Совершенно ясно, что этого человека наняли только потому, что у него связь с монастырской кухаркой, поставлявшей ему сведения о расположении помещений в монастыре и заведенных там порядках.

— На меня матрос Портер не произвел впечатления дурака. Он…

— А я говорю, он — дурак! И вы — просто глупец, если не видите этого!

Воцарилось молчание. Клейборн наблюдал, как Пуантро пытается справиться со своим бешенством. Переход от состояния безграничной злобы к обычной любезности давался Жерару с трудом. Тут Пуантро заговорил снова:

— Вильям, простите меня, пожалуйста. Я так расстроен. Я боюсь за жизнь Габриэль. Прошу вас учесть…

— Хорошо, Жерар.

Пуантро так затих, что, казалось, перестал дышать.

— Я сказал, хорошо.

Пуантро ожил и задышал глубоко и порывисто. — Куда вы, Клариса?

Его рука тяжело опустилась на ее плечо. Клариса попыталась стряхнуть ее, но Пьер держал крепко.

По-видимому, совершенно не замечая обращенных на нее в холле заведения мадам Рене любопытных взглядов, Клариса тихо, но решительно ответила:

— Дайте мне пройти, Пьер! Я сказала, отпустите меня!

— Non! Нет, если вы не скажете мне, куда идете. Клариса была напряжена до предела, что никак не вязалось с прекрасной солнечной погодой. Она буквально прошипела:

— Это не ваше дело, куда я иду! Вы заблуждаетесь, считая меня своей собственностью!

— Клариса…

Повинуясь голосу рассудка, Пьер отступил на шаг. Он был поражен ее неожиданной враждебностью. Два дня назад Клариса простила его за вторжение и скандал во время визита брата. Пьер абсолютно уверовал в это, когда на следующее утро пришел с цветами и самыми искренними извинениями. Он был встречен с такой теплотой и любовью, что камень с души упал. Правда, придя вечером, Пьер заметил растущее в ней напряжение. Он почувствовал, что на следующий день напряжение усилилось. В этот вечер он не смог посетить Кларису, но был уверен, что должен повидаться с ней сразу же, как только сумеет освободиться.

И вот, примчавшись к ней с единственной мыслью о нежной встрече, он сталкивается с Кларисой у выхода из заведения, и она категорически отказывается объяснить ему, куда направляется.

Пьер пристально посмотрел на ее лицо. Она вся дрожала. Напряжение Кларисы, которое так тревожило его, достигло своего предела. И было еще что-то необычное в ней… то, как она одета…

Решив во что бы то ни стало выяснить причины ее странного поведения, Пьер крепко схватил Кларису за руку и втащил в крохотную комнату рядом с парадным входом. Захлопнув за собой дверь, он потребовал от нее объяснений.

— Почему вы одеты подобным образом? Клариса вызывающе задрала носик.

— Не понимаю, что вы имеете в виду?

Пьер оглядел ее ядовито-зеленое платье: броский цвет, сильно затянутый лиф, вызывающе выпячивающий все ее формы, да и фасон самый вульгарный. Он перевел глаза от глубокого выреза на ее ярко накрашенное лицо… почти как у… как у…

— Вы одеты, как putain[19]!

Под толстым слоем румян на щеках Клариса побледнела.

— Что вас удивляет, Пьер? — Ее носик инстинктивно задрался еще выше. — Ведь я и есть шлюха.