– Сообщи ему радостное известие, – засмеялся Том, словно делал им большое одобрение. – После всего, что он сделал для нас, он заслужил право вернуться домой.

Нора так и села, едва дыша. Разве можно быть таким слепым и доверчивым? Это конец всему? Как же теперь она увидится со своим любовником, прикоснется к нему? Может, ей лучше во всем сознаться, поговорить с Томом? Сумеет ли она убрать боль со своего лица? Слишком легко было свалить на мужа весь свой стыд, всю свою вину. Да и как могла она признаться ему, что ее супружеская измена едва не стоила Ширли жизни? Ширли все знала. Нора, раздевая дочку, нашла в ее рукаве кружевной носовой платочек с вышитым цветком чертополоха, которым она пользовалась, когда была с Клаусом в постели. На безумное мгновение ей даже захотелось, чтобы Ширли рассказала отцу об увиденном, раскрыла обман. Тогда Нора уйдет с фермы и пешком последует за грузовиком, который наверняка приедет, чтобы увезти Клауса в Германию.

Она подумала о своей драгоценной дочке, перепуганной, растерянной, и все из-за нее. Почему она была такой легкомысленной? Ведь долг важнее, чем удовольствие – вот что вложено с детства в ее сознание. Она предавалась плотским удовольствиям, и теперь должна платить жертвой за нарушенные клятвы. Том не заслужил такого позора. Ее связь с Клаусом нужно прекратить, недавнее несчастье стало ведром холодной воды, вылившейся на эту безумную страсть. Но как могла она спокойно смотреть, если Клаус уходил из ее жизни?

* * *

Через месяц Ширли лежала в постели, обложенная игрушками и бутылочками с горячей водой. Возле постели стоял кувшин с ячменным отваром и лимонным соком. Иногда она лежала и слушала звуки, доносившиеся со двора: мычание коров в хлеве, стук ног по булыжнику, конское ржание в конюшне. Еще она слышала, как дети смеялись, бегали по чердаку над ее головой и перекликались. Они играли в салки, и ей очень хотелось побегать с ними.

Доктор велел ей выпить лекарство, но у нее опять болела голова, и она не могла ходить в школу. Ее знобило, болел живот, и мамочка иногда переносила ее в кухню и устраивала постель между двумя кожаными креслами. Тогда она слушала музыку по радиоприемнику, играла с собаками и новым работником, которого наняли вместо мистера Клауса.

Она радовалась, что мистер Клаус ушел. Мамочка снова стала прежней, и хорошо, что она заболела, ведь благодаря этому он ушел от них. Доктор говорил, что она так сильно заболела, потому что упала в речку и хлебнула грязной воды. И сейчас ей надо отдыхать, пока не снизится температура.

Она любила кухонные запахи, запах табака и слабых ягнят, согревающихся у очага. После зимних буранов урожай был неважным, большую часть своих овец они потеряли в заносах. Некоторых овец обнаружили в реке, они плыли словно бурдюки. Мама и папа сидели за столом и считали все свои потери, потом они подняли головы и улыбнулись ей.

– И все-таки мы не потеряли главное сокровище в нашем доме… – От этих слов она почувствовала себя очень важной, и одновременно ей захотелось спать.

Несколько дней у нее была нормальная температура, она гуляла во дворе и играла с собаками, но теперь все вернулось, и она не могла читать и выдерживать яркий свет. Доктор приезжал к ней каждый день и сказал, что хочет сделать анализ крови из ее руки. Она старалась не заплакать, но ей было больно, и мама держала ее руку.

– Не мешай доктору, – шептала она. – Тогда он поможет тебе поправиться.

Она не понимала, почему у нее желтое лицо, а иногда и зеленое; ей казалось, что она поправилась, но мамочка сидела с ней и не позволяла ей вставать. Но однажды день превратился для Ширли в ночь, и все закружилось как карусель.

Маленький мальчик в серебряной жилетке сел на кресло возле камина и улыбался ей. Она еще подумала, что он ее одноклассник, только она не может его узнать, и спросила у мамочки, кто он такой.

– Какой мальчик? – улыбнулась мамочка. – Ты фантазерка. Вероятно, у тебя повысилась температура.

– Нет, я правда его вижу. Я часто слышала, как он играл на чердаке в салки… но сейчас он сидит у камина и глядит на меня. Он сказал, что его зовут Уильям.

Мама посмотрела на нее и наморщила лоб.

– Сейчас ты примешь лекарство. У тебя сильный жар. Тебя надо отвезти в больницу, там тебе станет лучше. Я понимаю, это далеко от дома, но мы будем навещать тебя, когда нам позволят.

– Я не хочу уезжать… Почему я не могу остаться здесь и играть с детьми?

– Тут нет детей, дочка. Тебе все это только кажется. Ну а теперь поспи, и тебе станет лучше. Спокойной ночи, детка, да хранит тебя Господь.

Смешные эти взрослые, они даже не могут тебя выслушать. Как же мамочка не слышит, что наверху играют дети? Ведь они зовут: «Приходи к нам, Ширли, поиграй с нами!» Вот и сейчас ее спальня наполнялась улыбавшимися детьми в забавной одежде и шапочках. Все они с улыбкой глядели на нее, а многие кружились по комнате. Как хорошо и весело стало в комнате, и Ширли внезапно почувствовала, что у нее есть силы, что ей хочется вскочить с кровати и играть вместе с ними…

* * *

В тот год была холодная весна; все запоздало, овцы принесли мало ягнят. Нора никуда не ходила, сидела на ферме. Ее оставили в покое, чтобы она сама справилась с потерей дочки. Не из-за черствости, нет, просто все понимали, что лучший лекарь – время. Она ездила смотреть на их новых овец, радуясь, что может быть одна, наедине со своими мыслями. Ведь только что Ширли была главной в ее жизни, и вот теперь ее нет, а в сердце матери осталась зияющая дыра, которую уже ничто не заполнит. Том занимался своими делами и почти всегда молчал. Да и сказать было нечего. Впрочем, он настоял на том, чтобы они съездили в июне в Скиптон на местную ярмарку, – мол, надо развеяться.

На ярмарке царил фермерский дух, шла торговля оборудованием для ферм, была устроена выставка породистых лошадей, но было много интересного и для женщин, а также продавалась местная продукция. Муж занялся своими делами, а Нора бродила среди чужих людей, которые не знали про ее беды, и ей было хорошо. Вдруг ее кто-то взял под локоть. Она обернулась и увидела человека, которого боялась увидеть больше всего на свете. Это был Клаус.

Он был одет в твидовый пиджак и старые вельветовые брюки. Его лицо было покрыто загаром. Она отвернулась от него, но он крепко держал ее за руку.

– Нет, не уходи! Я знал, что ты приедешь сюда. – Он помолчал и стащил с головы кепку. – Я знаю про Ширли. Мне сказал об этом мой знакомый из лагеря; он работает возле Уинтергилла. Я не уехал в Германию. Там у меня никого не осталось. Все, что мне дорого, здесь. Я работаю на ферме возле Линкольна… без холмов и снега, хороший дом… Мы можем начать все сначала. – Он улыбался и глядел на нее своими пронзительными глазами.

– Мы?

– Мы с тобой… начнем новую жизнь. Поедем со мной.

Нора посмотрела на него, как на пришельца с Марса, и попятилась.

– Зачем мне ехать с тобой?

– Потому что мы с тобой родные. – Клаус пытался выразить свои чувства и нервно мял кепку. – Я буду работать изо всех сил ради нас…