Распахнулась дверь.

Он продолжал в оцепенении смотреть на нее, однако Эвелина положила этому конец. Стряхнув чары, Гроувс обернулся и увидел запыхавшегося Прингла, который смотрел на них с изумлением, и ему почему-то стало стыдно.

— В чем дело? — огрызнулся он.

— Мистер… Мистер Линдсей, сэр, — сказал Прингл, не веря, что перед ним действительно Эвелина, и не решаясь продолжать.

— Что?

— Он выехал из дома, сэр. На кебе. Вы просили сообщить.

На осмысление этого известия Гроувсу понадобилось необычайно много времени.

— Да, — сказал он наконец, как будто не ждал ничего другого. — Просил.

А на самом деле он обрадовался открывшейся возможности бежать, так как в голове у него все еще стучало и легкие были как будто опалены. Эвелина совсем не оставляла вокруг себя воздуха другим. Но он сломил ее сопротивление, ослабил для следующей атаки, уверял себя Гроувс, и, конечно, вернется, чтобы завершить сражение.

— Тогда… тогда пойдемте, — сказал он и тут же вышел вперед Прингла, который, прежде чем последовать за инспектором, бросил последний взгляд на опущенную голову Эвелины.

Канэван с недоверием смотрел на страницы.

— Все книги? — прошептал он. — Все неполные?

— У большинства не хватает каких-то станиц, у очень немногих — слов.

— Какие самые полные?

— «Наука о нервном сне», «Неврипнология» Брейда, «Практическое пособие по животному магнетизму» Теста. Все, что относится к гипнотизму и смежным предметам. Эвелина, очевидно, много читала об этом в последнее время.

— Но зачем? — спросил Канэван, боясь услышать ответ.

— Чтобы подготовиться, — ответил профессор и невесело усмехнулся. — Неужели вы не понимаете? Здесь, в этой библиотеке, ответы на все вопросы. Почему ни на одной карте нет переулка Шэндс-уайнд. Почему мы видели Зверя в тот момент, когда Эвелина, судя по всему, не могла спать. Почему выбрали именно нас. И далее почему от меня все время ускользает мое «я». Здесь, в этой мрачной библиотеке, все ответы.

Канэван в ужасе смотрел на него, не веря до конца. Тогда Макнайт взял яблоко.

— Скажите мне, что вы видите?

Канэван растерялся.

— Я… яблоко.

— А как символ? Что это?

Канэван напрягся.

— Запретный плод?

— Ответ настоящего богослова, — улыбнулся Макнайт. — Яблоко, которым змий искушал Еву. Символ всего, что нам не полагается иметь, но к чему по дерзостному безрассудству и любопытству мы все равно алчно стремимся. Образ непознаваемого, черты, которой никогда не переступить. — Он поднял яблоко и внимательно посмотрел на него. — Но это также символ закона всемирного тяготения Исаака Ньютона, не правда ли, и других неизменных научных законов. Всего того, что мы учили и, полагаем, что усвоили, — самый важный символ Просвещения. Воистину знаменательно, не так ли? Нам потребовалась не одна геологическая эпоха, зато теперь мы с большой точностью можем измерить скорость, с которой яблоко в Эдеме упадет с запретного древа.

Он держал перед Канэваном красно-зеленый сферический предмет и по одному отпускал пальцы; в конце концов яблоко удерживали только два — большой и указательный. Макнайт помедлил и разжал их.

Яблоко без видимой опоры совершенно неподвижно застыло в воздухе.

Канэван в изумлении уставился на него.

— Полагаю, нам предстоит исполнить важный долг, — сказал профессор, и яблоко упало.

То, что Эвелина так легко проскользнула мимо него, повергло Прингла в большое смущение, но Гроувс почему-то не был расположен устраивать ему выволочку. Он опустил глаза, плотно сжал губы и либо погрузился в размышления, либо переживал последствия какого-то сильного потрясения.

— Сообщение поступило, когда вы были наверху, сэр, — с надеждой сказал Прингл, когда они с грохотом ехали в кебе по Касл-террес, на запад. — Мистер Линдсей отправил посыльного в дом Гетти Лесселс, пригласив ее на встречу по известному адресу на Этолл-кресит-лейн.

— Этолл-кресит-лейн, — пробормотал Гроувс, глядя вперед пустыми глазами. — Зеркальное общество.

— Простите, сэр?

Гроувс не ответил.

— Так мы направляемся туда?

— Именно так, сэр. Мы договорились, что вдова Лесселс согласно инструкции отправится на встречу в тайном сопровождении полиции. Примерно в то же время из дома вышел мистер Линдсей. Они уже должны быть там, я думаю.

— Опять вместе, — мрачно кивнув, сказал Гроувс.

— Прошу прощения, сэр?

Но Гроувс промолчал.

Улицы, вскипая в сточных канавах, захлестнули потоки дождя, над крепостным валом Замка вспыхивали молнии. Они свернули на Ратленд-стрит, кеб переплыл бурлящие на площади реки воды и докатился до угла Этолл-кресит-лейн. Здесь их приветствовал констебль с фонарем и в непромокаемом плаще, с которого ручьями лилась вода.

— Они там, сэр, — сказал он, заглянув в кеб. — Похоже на собрание.

— Сколько их? — спросил Гроувс.

— Мы насчитали троих. Лесселс, второй, по имени Линдсей, и еще кто-то.

Гроувс и Прингл посмотрели вниз на кривую улицу, где прямо возле дома с зажженным над входной дверью фонарем стояли три кеба. Кебмены, пытаясь укрыться от дождя, забрались внутрь — им явно были даны указания держаться как можно ближе к дому.

— Вы рассмотрели третьего человека? — спросил Гроувс.

Констебль пожал плечами:

— Не очень четко, сэр.

Гроувс вылез из кеба, распрямился и как можно небрежнее направился вниз по улице. Кебмены подозрительно наблюдали за ним. Подойдя к дому, освещенному фонарем, он решил, что ему крупно повезло — он хорошо знал пару, которая жила напротив: часовых дел мастер и его жена, они были ему обязаны («ЧАС СУДА») и, разумеется, без колебаний откликнутся. Он уверенно постучал.

Войдя, Гроувс быстро объяснил, в чем дело. Его с готовностью проводили в кладовку на чердаке, заставленную разобранными часами, и подвели к окну, из которого открывался вид именно на то, что ему было нужно. Спрятавшись за пахнущими плесенью занавесками, он сначала посмотрел на кебы, удостоверившись, что его не видно, а затем через улицу на ярко освещенную комнату верхнего этажа, где за столом сидели трое. Сквозь потоки ливня их лица рассмотреть было трудно.

— Кто владелец дома? — спросил Гроувс выходившего часовщика.

— Генри Праудфут, юрист. Он сдает дом в аренду.

— А верхний этаж?

— Верхний этаж, сколько я помню, был местом собраний какого-то клуба.

— И часто они собирались?

— Очень редко.

Гроувс напряг зрение, но различил только ссутулившуюся женщину — это, должно быть, Гетти Лесселс, и седовласого мужчину — вероятно, Авраама Линдсея. Третий — высокий, элегантно одетый мужчина, был заметно возбужден: то и дело вставал и ходил по комнате, вскидывая руки, на что Авраам Линдсей не реагировал.