Сразу после рождения Сэм и Крис вставали по очереди. По выходным Сэм затыкала уши берушами и отправляла Криса «в ночную смену», в то время как сама пыталась отоспаться вволю. Но это не помогало. Два шарика воска были бессильны против душераздирающих воплей Джорджа. Сэм далее сделала то, что было настрого запрещено в инструкции: разорвала одну берушу на две части, скатала половинки в шарики и запихнула их как можно дальше в уши. Бесполезно. Сэм лежала неподвижно, слишком измученная, чтобы пошевелиться, и притворялась спящей.

Это превратилось в игру. Кто может дольше притворяться. Сэм всегда проигрывала. Каждый раз вылезала из кровати, шипя на Джорджа, говоря, что устала и теперь его очередь, и ей приходится делать все самой.

Но потом они даже перестали ссориться по этому поводу. У нее просто не было сил. Она вставала каждую ночь, в два тридцать, и продолжала просыпаться до тех пор, пока уже не выдерживала и, как сомнамбула, ковыляла в кухню подогреть бутылочку.

– Может, попробуем научить его спать? – предложил как-то Крис.

Он разговаривал со своим коллегой, у которого тоже были дети и который пережил те же самые проблемы.

– Нужно вытащить соску и позволить ребенку накричаться, а потом он сам уснет.

В ту ночь они так и сделали. Сэм сидела на кровати, скрестив ноги, слушала, как кричит Джордж, и рыдала. Наконец, спустя один час и четырнадцать минут, она вскочила.

«Я больше не могу», – призналась она ошарашенному Крису, вынула из колыбельки пунцового Джорджа, бьющегося в истерике, и качала его до тех пор, пока он не уснул.

– Это самое худшее, что ты могла сделать, – тихо произнес Крис. – Теперь он будет думать, что, если долго орать, в конце концов, придет мама и укачает его.

– Иди в задницу, – в ярости выпалила она. – Это мой ребенок, и я ему нужна. Он еще маленький. Его невозможно научить спать, он только будет чувствовать себя брошенным и напуганным. Бедняжка. Бедненький Джорджи. Все хорошо. Мамочка с тобой. Мамочка здесь. Ш-ш-ш. Обещаю, больше я тебя не брошу. Ш-ш-ш, – Сэм не осмелилась признаться Крису, но она уже купила книгу, и в выходные намеревалась попробовать еще раз.

– Рагу из красной чечевицы е сыром и овощами, – мурлычет Сэм себе под нос, пролистывает книгу рецептов для детей, запихивает Джорджу в рот соску и одновременно принимается разворачивать покупки.

Джордж роняет соску и начинает хныкать. Сэм открывает пакетик несоленых диетических рисовых кексов и протягивает один Джорджу. Он начинает жевать, и она, испустив вздох облегчения, принимается сновать по кухне, чтобы приготовить очередную порцию еды. Придерживая книгу рецептов локтями, Сэм наклоняется, чтобы поднять рисовый кекс, который только что уронил Джордж. Правило пяти секунд. Если еда пробыла на полу меньше пяти секунд, ее можно засунуть обратно в рот. Сэм только вздыхает, когда Джордж опять роняет кекс.

– Ты что, не голоден, дорогой? Джорджи? Рисовый кексик? М-м-м-м. Ням-ням-ням. Смотри-ка. Мамочка обожает рисовые кексики. – Сэм мусолит кекс и откусывает кусочек. – Не хочешь? – Джордж смотрит ей через плечо, на огоньки электронных часов на микроволновке. – Ну ладно. Мамочке придется самой съесть. – Сэм поводит плечами, и рисовый пирожок мгновенно исчезает у нее во рту. – Мамочка готовит рагу из красной чечевицы с сыром. Такая вкуснятина. Ты можешь представить себе что-нибудь вкуснее? Красный – это цвет, помнишь? – Сэм непрерывно болтает, открывая кладовку и доставая ингредиенты. – Красный – это цвет почтового ящика. Яркий цвет, правда?

Но Джорджа это вообще не интересует. Даже Сэм это совсем не интересно, но она где-то вычитала, что самые умные дети бывают у тех родителей, которые постоянно с ними разговаривают, даже с рождения, и все объясняют.

Сэм намерена стать лучшей матерью среди всех своих подруг. Раньше она никогда не испытывала жажды соревноваться, и в своей карьере дизайнера сияла благодаря природным способностям и одаренности, ничего не зная о жестокой конкуренции. Но теперь, став матерью, она твердо намерена сделать все правильно.

Уже сейчас она верит, что Джордж – суперребенок. Мой гениальный сын, называет она его в шутку, но прислушайтесь к ее смеху, и вы поймете, что она не шутит. Джордж – гений, мурлычет она, раскачивая его вперед-назад по ночам, и читает ему «Куда подевался Спот».

(Против своей воли. Вообще-то, она хо тела начать с Редъярда Киплинга, но Джорджу больше понравились «Куда подевался Спот» и «Цыпленок Чарли», чем «Ким»).

– Мне кажется, он намного опережает развитие других детей, – говорит Сэм, пытаясь покраснеть от притворной скромности, но безуспешно. – Уверена, он в любую минуту начнет ходить. Смотрите, – и все взоры устремляются на Джорджа, который, распластавшись на животе, поднимает головку и восторженно глядит вокруг, но уж точно пока не в силах встать, не говоря уж о том, чтобы начать ходить.

– Я тоже начала ходить раньше других детей? – спросила Сэм свою мать в один из тех редких случаев, когда та заглянула навестить своего первого внука.

– Милая, я не помню, – она взглянула на Сэм так, будто та рехнулась. – Это было сто лет назад. Помню только, что ты была такой симпатичненькой, с двумя маленькими хвостиками, – при этом воспоминании она улыбнулась, потянулась за детской салфеткой и, нахмурившись, вытерла отрыжку со своей шелковой блузки.

– Как ты могла забыть?

Сэм попыталась скрыть разочарование.

Она-то знает, что никогда не забудет эти годы, никогда не забудет, как Джордж с каждым днем развивается. Но ее мать раздраженным голосом произнесла, что ей приходилось работать в семейном бизнесе, и у нее не было выбора, она лишь исполняла приказы.

Сэм сменила тему.

– Я не за себя беспокоюсь, – сказала она Джулии в тот вечер, игнорируя тот факт, что ночные звонки в Америку обойдутся Крису в целое состояние. – Я беспокоюсь за Джорджа. Я привыкла, что она – ужасная мать, но она же должна любить своего внука!

Джулия вздохнула.

– Согласна, очень странно, что она не рядом и не помогает тебе, и я на твоей стороне. Но Сэм. Она твоя мать. Твоя мать, которую куда больше заботят благо творительные обеды и дурацкий бридж. Ты сама всегда говорила, какая она эгоистка. Может, не стоит ожидать, что она вдруг по волшебству изменится?

– Но Джорджи – такая лапочка, – Сэм моргнула, отогнав слезы, откинулась на диван и повернула голову, чтобы полюбоваться одной из многочисленных фотографий Джорджа, которыми теперь был завален каждый свободный уголок гостиной. – Неужели ей не хочется проводить с ним больше времени?

– Не знаю. Если бы я была в Лондоне, то приходила бы к нему каждый день, а он мне даже не родственник.

– Крестник – почти родственник.

– Знаю, знаю. Только жаль, что меня нет рядом, чтобы я могла вести себя как настоящая крестная. Ведь получается, что я лишь посылаю ему подарки из Нью-Йорка.