Нет, потом бы Игорь, конечно, встретился с Ингой… Муж все-таки…

Но это потом, после того, как все они возвратятся в Москву, после того, как Роман Аркадьевич вдоволь наобнимается, наговорится, намолчится с дочкой… После того, как она и он придут в себя…

А сейчас, в первые минуты встречи с Ингой, Роман Аркадьевич не хотел пускать к ней Игоря. Сейчас, по убеждению Романа Аркадьевича, Инга не была никому женой, а была только дочерью. Истосковавшейся по отцовскому теплу дочерью… И принадлежала она только ему – папе, папочке, папулечке… Пустить сейчас сюда Игоря значило бы делить с ним Игну… А Роман Аркадьевич не хотел делить ее ни с кем!

Игорь двинулся в их сторону.

Начальник охраны уже почти умоляюще смотрел на вице-премьера: «Ну дайте же знак – как быть?!»

Роман Аркадьевич покосился на зятя.

Тот выглядел каким-то растрепанным, взъерошенным, словно забывшим обо всем на свете и жаждущим только одного – увидеть жену. Край его воротничка загнулся вверх, а галстук сбился в сторону, но Игорь не замечал этого.

Широкими шагами он направился в сторону Инги и Романа Аркадьевича, словно не видя выросшей перед ним стенки охранников.

Что ему охранники! Он отшвырнет их одним махом, он пролезет через них, как через камыш!

Впрочем, сами охранники были иного мнения. Они ждали приказа скрутить Игоря и убрать его долой с глаз вице-премьера.

А Инга ничего не замечала. Она жалась к отцу и шептала:

– Родной мой… Родной…

И Роману Аркадьевичу так не хотелось прерывать этот шепот…

Он снова глянул на начальника охраны (тот даже вперед подался в нетерпении) и…

И кивнул: «Пропустить!»

Начальник охраны сделал знак подчиненным, и они тут же расступились перед Игорем.

И он подбежал к Инге…

Но в полуметре от нее вдруг замер в нерешительности.

Странно.

Когда он мчался сюда с бешеной скоростью на своем «мерседесе», то мечтал только о том, чтобы поскорее настал этот долгожданный миг встречи с женой…

И вот он настал, а Игорь…

Игорь почему-то растерялся.

Он сел на ступеньку за спиной Инги, чуть помедлил и осторожно дотронулся до ее плеча.

Инга почувствовала его прикосновение и вздрогнула.

Она узнала мужа.

– Игорь? – медленно спросила она, не оглядываясь, как будто боялась – не показалось ли ей…

Он молчал.

Тогда она вдруг резко вырвалась из объятий отца и обернулась. В глазах ее были слезы и любовь.

– Игорь…

Он взял ее руки и начал целовать, а потом уткнулся в Ингины ладони и тоже заплакал.

Она поцеловала его во взлохмаченную голову:

– Прости меня…

А он все дрожал и дрожал спиной и совершенно не по-мужски всхлипывал.

Роман Аркадьевич, кажется, держался, но на какое-то время тоже прикрыл глаза рукой, вроде бы от солнца, хотя как раз в те минуты солнце зашло за тучи и не могло доставлять ему никаких неудобств.

Вернувшись в Москву, Турецкий прямо с вокзала направился в Генпрокуратуру, к Меркулову.

Зайдя в приемную, он улыбнулся секретарше и кивнул на дверь кабинета:

– У себя?

Секретарша несколько даже виновато развела руками:

– Уехал…

– Надолго?

– Не знаю…

– Ну ладно… – вздохнул Турецкий. – Я подожду.

И он опустился в стоявшее у стены кресло. К его кожаному подлокотнику примыкал журнальный столик, на котором, между пепельницей и вазой с цветами, лежали газеты.

– Свежие? – поинтересовался Турецкий у секретарши.

– Свежие, – кивнула та. И, улыбнувшись, добавила: – Там про вас есть…

– Да? – удивился Турецкий и взял ближайшую к нему газету.

Один из заголовков на первой странице гласил: «Рыцарь без страха и упрека хватает кровавого убийцу».

– Рыцарь без страха и упрека – это я, что ли? – смущенно поерзал в кресле Турецкий.

– Нет, – покачала головой секретарша. – Это Коломиец.

– А-а…

– Про вас ниже.

Турецкий скользнул глазами по заметке и действительно в середине ее прочел: «Возглавлял операцию по освобождению дочери вице-премьера старший следователь Управления по раскрытию особо важных дел Генеральной прокуратуры Российской Федерации Тупецкий Б. А.»

– Турецкий А. Б.! – вырвалось у «важняка».

Тем не менее он продолжал читать.

«…Однако совершенно ясно, – делала вывод газета, – что без участия самого Генерального прокурора операция вряд ли закончилась бы столь успешно. Поэтому именно Генерального прокурора, без сомнения, и нужно назвать главным героем всей этой истории».

Турецкий ошарашенно глянул на секретаршу.

– Что поделать… – снова развела она руками. – Это жизнь…

«Важняк» положил газету на столик, вытянул ноги и посмотрел в окно. С внешней стороны по подоконнику деловито разгуливала здоровенная ворона. Она посмотрела на Турецкого и тоже взмахнула крыльями, как будто поддерживая секретаршу: это жизнь…

И тут в приемную вошел Меркулов.

– Здравствуй, Саня! – обрадовался он Турецкому.

– Здравствуй, Костя… – поднялся с кресла «важняк».

Они пожали друг другу руки, и Константин Дмитриевич провел Турецкого в кабинет.

Там Александр подробно рассказал Меркулову о том, как все было. Константин Дмитриевич слушал внимательно, время от времени уточняя кое-что, а уточнив, угукал, кивал и торопил друга:

– Ну-ну, а дальше?

Турецкий рассказал и о Корневе, и о покойном Семенове, и о странном человеке Андрее Петровиче Садчикове.

– Ты его подозреваешь? – спросил Меркулов.

– Да! – ответил Александр.

И тут же сообщил, что они с Никитиным решили последить за Садчиковым, но дело в том, что у Садчикова в Туле все схвачено и даже городской прокурор, похоже, кормится с широкой ладони Андрея Петровича…

Меркулов потер подбородок и сказал:

– Это ничего… Мы проконтролируем, чтобы там все было нормально…

Он потянулся к сейфу. Когда его пальцы коснулись кругляшка кодового замка, Турецкий обратил внимание, какие они длинные и нервные. «Как у пианиста перед концертом… – подумал Александр. – Или после…»

Да – после. Так, пожалуй, вернее. Концерт окончен, и, хотя первую скрипку в нем играл Турецкий, в числе прочего оркестра аккомпанировал ему Меркулов, который все это время сдерживал натиск пытавшегося вмешаться в ход расследования Генерального прокурора, и вдобавок тащил на себе тяжелое бремя общения с потерявшим покой вице-премьером.