Внезапно он решил, что настало время забыть о прошлом. Что было, то прошло. Луис больше не мог выносить груз больших обид и вражды. Он вдруг сделался слишком тяжелым — груз всех этих банальностей, накопленных за долгие годы.

— Ирвин, Дори, — пробормотал он. — Спасибо, что пришли.

Он протянул руки вперед, как бы желая одновременно пожать руку отцу Рэйчел и обнять ее мать, или, может быть, даже обнять их обоих. Как бы там ни было, он почувствовал, что глаза защипало от слез — впервые за все это время он готов был расплакаться, — и в голове промелькнула безумная мысль, что сейчас они забудут все прошлые разногласия, что Гейдж в своей смерти подтолкнул их в объятия друг друга, как это бывает в сентиментальных дамских романах, где смерть примиряет давних врагов, где она предполагает нечто более конструктивное, чем эта страшная, неизбывная боль, что терзает тебя и никак не уймется.

Дори шагнула к нему и даже начала поднимать руки, словно тоже хотела обнять Луиса.

— Ох, Луис… — сказала она и добавила что-то еще, но Луис не расслышал, что именно, а потом Ирвин Гольдман оттащил жену назад. На мгновение все трое застыли живой картиной, которую никто не заметил (кроме, может быть, распорядителя похорон, скромно стоявшего в самом дальнем углу зала; Луис подумал, что дядя Карл тоже наверняка бы заметил): Луис с протянутыми руками, Ирвин и Дори Гольдман — прямые и окостеневшие, как фигурки жениха и невесты на свадебном торте.

Луис увидел, что в глазах тестя не было слез; сухие глаза Ирвина Гольдмана полыхали ненавистью (Уж не считает ли он, что я убил Гейджа назло ему? — подумал Луис). Эти глаза словно измерили Луиса, нашли его тем же ничтожным и мелким человечишкой, который похитил его дочь и принес ей такое огромное горе… измерили, взвесили и отбросили прочь. Взгляд старика переместился на гроб Гейджа и только тогда смягчился.

Луис все-таки попытался еще раз:

— Ирвин. Дори. Пожалуйста. Нам сейчас надо держаться вместе.

— Луис, — снова произнесла Дори — сердечно, как показалось Луису, — а потом они пошли дальше, возможно, Ирвин Гольдман потащил жену за собой, не глядя по сторонам и уж точно не глядя на Луиса Крида. Они приблизились к гробу, и Гольдман достал из кармана маленькую черную кипу.

Вы не расписались в книге, подумал Луис, и вдруг обжигающе едкая тошнота подкатила к горлу, и ему пришлось стиснуть зубы от боли.

Наконец утреннее прощание завершилось. Луис позвонил домой. Трубку взял Джад и спросил, как все прошло. Хорошо, сказал Луис и попросил позвать к телефону Стива.

— Если она сможет одеться, я разрешу ей пойти на дневное прощание, — сказал Стив. — Ты не возражаешь?

— Нет, — ответил Луис.

— Как ты сам, Лу? Только давай начистоту… как ты сам?

— Нормально. Держусь.

Я проследил, чтобы они все расписались в книге. И все расписались. Все, кроме Дори и Ирвина, но они и не станут расписываться.

— Хорошо, — сказал Стив. — Слушай, может быть, сходим куда-нибудь пообедать?

Пообедать. Сходить куда-нибудь пообедать. Эта мысль показалась Луису настолько чужой, что ему сразу вспомнились фантастические романы об инопланетянах, которыми он зачитывался в юности, — романы Роберта Хайнлайна, Мюррея Лейнстера, Гордона Диксона. У туземцев с планеты Кварк есть один странный обычай, лейтенант Абельсон, когда умирает кто-то из их детей, они «ходят обедать». Я знаю, это звучит дико и варварски, но не забывайте, что эту планету еще не терраформировали.

— Да, конечно, — ответил Луис. — Знаешь какой-нибудь неплохой ресторанчик, где можно скоротать время между погребальными церемониями?

— Перестань, Лу, — сказал Стив, но без всякой обиды или раздражения. В своем нынешнем состоянии безумного спокойствия Луис вдруг стал разбираться в людях гораздо лучше, чем когда-либо. Возможно, это была лишь иллюзия, но Луис не сомневался, что знает, о чем сейчас думает Стив: что даже этот внезапный сарказм, извергшийся, словно желчная рвота, был предпочтительнее полной прострации, в которой Луис пребывал утром.

— Все нормально, — заверил он Стива. — Может быть, «Бенджамин»?

— Да, — ответил ему Стив. — Давай «Бенджамин».

Луис звонил из кабинета владельца конторы. На обратной дороге он прошел мимо Восточного зала. Заглянув внутрь, увидел, что зал почти пуст, только Ирвин и Дори сидели в переднем ряду, склонив головы. Луис подумал, что у них был такой вид, словно они собирались сидеть здесь вечно.

«Бенджамин» оказался вполне подходящим выбором. В Бангоре обедали рано, и около часа дня ресторан был практически пуст. Вместе со Стивом и Рэйчел пришел Джад, и все четверо заказали жареную курицу. В какой-то момент Рэйчел отлучилась в дамскую комнату и не возвращалась так долго, что Стив забеспокоился. Он уже собирался попросить официантку сходить и проверить, но тут Рэйчел вернулась за столик с красными, заплаканными глазами.

Луис лишь ковырял еду вилкой. Зато он пил много пива. И Джад от него не отставал.

Их тарелки унесли почти нетронутыми, и Луис в своей внезапно открывшейся сверхъестественной проницательности заметил, что официантка, толстая девушка с симпатичным лицом, размышляла, не спросить ли у клиентов, все ли было нормально с их блюдами, но, взглянув еще раз на заплаканные глаза Рэйчел, решила, что лучше не надо. За кофе Рэйчел сказала, так неожиданно и прямолинейно, что все вздрогнули, особенно Луис, которого от пива клонило в сон:

— Я собираюсь отдать его вещи Армии спасения.

— Да? — спросил Стив после секундной заминки.

— Да, — ответила Рэйчел. — Их еще можно носить. Все его свитера… и вельветовые брючки… его рубашки. Они еще пригодятся кому-нибудь. Они хорошие, крепкие. Кроме тех, конечно, что были на нем. Те… уже никуда не годятся.

Последнюю фразу она договорила сдавленным голосом. Попыталась отпить кофе, но не смогла. Закрыла лицо руками и разрыдалась.

Это был очень неловкий момент. Невидимые линии напряжения протянулись в пространстве. И все они сосредоточились на Луисе. Он это чувствовал, и все остальные — тоже. Даже официантка что-то почувствовала. Луис увидел, как она замерла на мгновение над столиком в глубине зала, на котором раскладывала столовые приборы. Луис озадаченно нахмурился, и только потом до него дошло: все ждали, чтобы он утешил жену.

Он не мог этого сделать. Очень хотел, но не мог. Он знал, что должен ее утешить. Но все равно не мог. Ему мешал кот. Вот так внезапно, без причины и смысла. Кот. Чертов кот. Черч с его разодранными мышами и убитыми птицами. Когда Луис их находил, он выбрасывал трупики и вычищал все без единого слова протеста. В конце концов, это были его мыши и птицы. Он их заслужил. Но разве он заслужил еще и это?

Он увидел свои пальцы. Луис увидел свои пальцы. Увидел, как они скользнули по ткани на спине курточки Гейджа. А потом курточки Гейджа не стало. И Гейджа тоже не стало.