Лошади были отведены в конюшню, но не совсем расседланы на случай тревоги.

Гель сам принес Анне ее ужин и следил за тем, как она ела; она ни от чего не отказывалась, ела и пила, не говоря ни слова, но по лицу ее он видел, что она вовсе еще не отказалась от мысли выдать его в конце концов властям; она, по-видимому, только решила отдохнуть и собраться хорошенько с мыслями, чтобы потом с новыми силами приступить к исполнению какого-нибудь плана, который рано или поздно должен был возникнуть в ее изобретательной головке.

Когда все поужинали, сон мало-помалу овладел и Гелем, и он проспал вплоть до трех часов ночи; тогда он наконец проснулся и быстро стал поднимать на ноги весь свой караван, и некоторое время спустя все двинулись опять вперед. Рано утром на третий день своего бегства из Флитвуда Гель очутился в городе Барнеслей, но, пока они проезжали этот город, он все время ехал около окна кареты и даже задернул его занавеской, чтобы помешать Анне высунуться из него.

Когда они очутились опять в открытом поле, Анна уселась в своем экипаже так, чтобы видеть, что происходит позади него, то есть спиной к лошадям. Всякий, кто ехал позади экипажа, немного левее, мог свободно видеть ее, и этой привилегией первое время пользовался Антоний Ундергиль.

Пять миль южнее Барнеслея Мерриот сделал опять остановку, чтобы позавтракать, и, как и прежде, пленникам принесли поесть. Румней воспользовался этим обстоятельством и заглянул в окно экипажа.

Наконец, когда в девять часов утра опять тронулись в путь, Румней, не говоря ни слова, поехал позади рыдвана, оттеснив Антония, который собирался, как и прежде, занять свое место.

– Простите, сударь, – сказал он довольно вежливо, – но ведь до сих пор я здесь ехал.

– Пустяки! – возразил нахально Румней. – Мне что за дело до того, где вы ехали до сих пор?

– Я должен ехать там, где мне приказано, – ответил все так же спокойно Антоний, собираясь опять-таки занять свое прежнее место.

– А я желаю ехать там, где еду теперь, – сказал Румней упрямо, не делая ни шагу назад.

Антоний сердито нахмурился и вопросительно взглянул на Мерриота, ехавшего впереди и обернувшегося назад, чтобы посмотреть, в чем дело. Гель сразу заметил, что Румней глядит на него свирепо и готов каждую минуту затеять ссору. Сознавая, что в данную минуту это очень невыгодно для него, Гель решил придать всему вид шутки и сказал Антонию:

– Я приказал тебе, Антоний, ехать за мной, а поедешь ли ты с этой или с другой стороны экипажа, это совершенно безразлично.

Антоний молча отъехал на другую сторону, стараясь не смотреть на Геля, чтобы он не прочел укора в его глазах. Гель в душе страшно негодовал на то, что обстоятельства вынудили его стать в данную минуту на сторону разбойника и как бы предать своего верного слугу. Он еще более рассердился, когда заметил, с какой торжествующей улыбкой Румней взглянул на Анну, смотревшую на него теперь прямо из окна. Он сразу понял, что Анна решила воспользоваться услугами этого разбойника, чтобы в конце концов все же захватить его, Геля, врасплох и предать в руки правосудия.

Но, хотя в душе Гель сильно волновался, он не показал виду, что волнуется, а ехал со спокойным, бесстрастным лицом, как будто ему и в голову не приходит, что его могут обмануть или провести. Он прекрасно понимал, что в данную минуту ничего не может поделать и должен терпеливо выжидать, какой оборот примет все дело дальше.

В продолжение целых шести часов Гель ехал таким образом около экипажа и все время наблюдал за тем, как Анна то и дело обменивалась многозначительными взглядами с разбойником. Гель старался делать вид, что ничего не замечает, и даже не оборачивался к Румнею, чтобы не дать тому повода затеять ссору. Он ехал спокойно, не опасаясь нападения сзади с его стороны, так как знал, что Антоний едет тут же за ним и тоже не спускает глаз с Анны и Румнея.

Наконец, ровно в три часа, караван опять остановился на отдых в трех милях от Галифакса. Мерриот не отъезжал от окна экипажа. Румней все время держался около него, но до сих пор еще не решался обратиться прямо к Анне не из-за того, что боялся Геля, а потому, что не привык обращаться со знатными дамами и поэтому терялся в ее обществе. Гель подозвал Кита Боттля и, отдавая ему громко различные приказания, сказал затем шепотом:

– Твой друг Румней, кажется, порядочный мерзавец: он каждую минуту готов перегрызть мне горло!

– Мне кажется, мы поступили очень неосторожно, взяв с собой этого разбойника, – ответил так же тихо Боттль, – особенно ввиду того, что в деле замешана женщина. Ведь из-за женщины мы с ним и поссорились когда-то. Если бы не было этой дамы, мы бы смело могли довериться ему, так как он тоже недолюбливает представителей правосудия и ему было бы крайне невыгодно предать нас.

– Если он рассчитывает спасти эту даму от нас и похитить ее… – начал было Гель.

– Хорошо будет спасение, нечего сказать, – заметил Боттль.

Гель невольно вздрогнул от ужаса.

– И все же я уверен, что она согласится попасть в его руки, только бы уйти от нас и предать меня, – сказал он грустно.

– Если она воображает, что очутится на свободе благодаря Румнею, то очень ошибается: плохо она его знает. Если вы лично желаете отделаться от нее, то, конечно, самое лучшее отдать ее сейчас же Румнею.

– Я бы убил тебя, Боттль, если бы не знал, что это – только глупая шутка с твоей стороны. Но, во всяком случае, теперь нам не до шуток. Она может действительно войти в соглашение с этим животным и причинить нам много вреда. Да, хорошо тебе смеяться, ты в таких годах, что тебе подобные вещи смешны, но я откровенно сознаюсь, что, конечно, прежде всего забочусь о ее безопасности. Подумай только о том, что она может действительно попасть в руки этого негодяя! И зачем только я связался с ним?

– Да, между прочим, – заметил Боттль, – знаете ли вы, что я убедился в том, что многие из разбойников не прочь перейти на службу к вам и бросить этого негодяя Румнея?

– Я уверен в том, что один из них – вон тот, круглоголовый, быстроглазый разбойник, его зовут, кажется, Том Коббль, – скорее на моей стороне, чем на его. Мне кажется, что вообще в шайке произошли какие-то разногласия.

– Да, это верно. Вот еще другой такой же, зовут его Джон Гатч; мне кажется, он в сущности человек честный, и ему противно его теперешнее ремесло. Есть еще один, Нэд Моретон, тот тоже не особенно любит Румнея; затем я могу назвать еще двух-трех, которые, если дело дойдет до драки, перейдут, конечно, на нашу сторону, но зато другие – такие негодяи, что становится невольно жутко в их обществе.

– В таком случае, Боттль, постарайся переманить к нам как можно больше людей, но избегай всего, что могло бы повести к ссоре, которая вовсе нежелательна в данное время.

День, однако, прошел без всяких приключений, и вечером Гель и его спутники остановились опять на ночлег в уединенной гостинице; здесь были приняты все меры предосторожности, как и в предыдущую ночь. Гель, привыкший за последнее время обходиться почти совершенно без сна, уселся около экипажа, рядом с которым лежал Френсис, и приготовился опять прокараулить всю ночь. Антоний на этот раз должен был спать вместе с Румнеем на общей куче соломы, а Боттль отправился на большую дорогу сторожить, не покажется ли вдали Барнет со своими людьми.