– Петр Николаевич, я могу вас так называть?

– Давно уже пора, Сергей Александрович. Ведь мы с вами общаемся не как духовник с верующим, а как хорошо знакомые люди.

– Вот и хорошо. Тогда, Петр Николаевич, разрешите мне сопровождать вас вместе с учительницей. Ночи темные, народ нынче озорной. К тому же обещаю, что слова лишнего не скажу без вашего согласия.

– Даже не знаю, Сергей Николаевич, что и сказать. Хотя… может, ваш богатырский вид устрашит иродов, и снизойдет на них страх Божий, – священник некоторое время обдумывал эту мысль, и было видно по легкой улыбке, что с каждой секундой она ему нравилась все больше. – Хорошо, идите с нами, но только очень вас прошу: не изливайте на них гнева своего.

– Как скажете, Петр Николаевич.

Священник даже просветлел лицом. Порывисто вскочил.

– Одевайтесь, а я пойду и предупрежу Светлану Михайловну!

С этими словами он вышел из комнаты. Я посмотрел на его супругу. Та мягко улыбнулась и сказала:

– Вы уж там, пожалуйста, присмотрите за ними.

– Не волнуйтесь, Анастасия Никитична, все сделаем в лучшем виде.

Попадья при этих словах весело и как-то легко засмеялась. Одевшись, я вышел, чуть не столкнувшись на входе со священником, уже шедшим за мной, вдруг неожиданно вспомнил, зачем пришел.

– Петр Николаевич, совсем забыл!

Тот недоуменно смотрел на меня, пока я не достал из кармана сто рублей и не протянул ему.

– Это вам на школу.

Он осторожно их взял и бережно засунул во внутренний карман пальто.

– Благодарю тебя, сын Божий, от лица церкви за столь щедрое подаяние. Эти деньги пойдут…

– Извините, Петр Николаевич, но нас там ждут.

– Да-да. Вы правы, Сергей Александрович. Идемте.

На улице мы прождали недолго, спустя несколько минут из барака, где проводились занятия, вышел мальчишка в шапке, которая была ему большая, поэтому все время сползала на глаза. Вместе с ним вышла высокая и стройная девушка. Разглядеть ее толком в темноте зимнего вечера не было возможности из-за меховой шапки и шали, закрывающей половину лица.

– Здравствуйте. Разрешите представиться: Богуславский Сергей Александрович.

– Здравствуйте. Антошина Светлана Михайловна. Вы вызвались нам помочь?

– Да. Тебя как звать, парень?

– Сенька. Ну и плечи у вас дяденька! Вы, наверное, боком в дверь входите?

– Смотря какие двери, Сенька! Ну, пошли! Показывай, где живешь!

До двухэтажного обветшалого дома, длинного как барак, мы дошли быстро, минут за десять. Когда-то это были производственные помещения, которые со временем кто-то из изворотливых дельцов разбил на комнаты и стал сдавать внаем. Зашли в полутемный и холодный подъезд, в котором отчетливо пахло мочой, кислой капустой и чем-то только что подгоревшим. Стоило подойти к обшарпанной фанерной двери, из-за которой неслись громкие и нетрезвые голоса, как мальчишка съежился и виновато взглянул на нас.

– Может, я один пойду?

– Нет, Сеня, мне необходимо поговорить с твоими родителями. Ты умный и талантливый мальчик, и они должны это понять. Я скажу им… – тут учительницу перебила громкая изощренная ругань, раздавшаяся из-за двери. Она вздрогнула и, словно ища помощи, бросила на нас со священником испуганный взгляд.

«Глаза у нее красивые. Да и вообще…» – только я так подумал, как она решительно толкнув дверь, вошла в комнату. Следом вошли мальчишка и отец Елизарий.

Я же остался стоять у двери. Стоило им войти, как в комнате воцарилась тишина. С высоты моего роста мне все было прекрасно видно, при этом сам я оставался невидимым во мраке коридора. За колченогим столом, накрытым вместо скатерти газетой, при неровном свете свечей сидела пьяная компания, состоявшая из двух мужчин и двух женщин. В центре стола сковорода с остатками жареной картошки. Рядом с тарелкой, где лежало несколько кусков селедки, стояла литровая бутыль с каким-то мутным пойлом. Завершал натюрморт кувшин с квасом и несколько разнокалиберных стаканов. Первой нарушила воцарившееся молчание учительница:

– Меня зовут Светлана Михайловна. Я учительница вашего сына и пришла сказать…

Ее перебил противный скрип табурета, с которого приподнялся костлявый мужчина, одетый в черную косоворотку. Лицо худое, запавшее, а взгляд пустой, мутный.

– Сенька… ты деньги принес? Или быть тебе сегодня драным… Шкуру спущу…

– Вы не смеете бить и издеваться над ребенком! Он тянется к знаниям!

– Ты откуда такая выискалась?! – резко и зло оборвала ее болезненно худая, с запавшими глазами, женщина, одетая в длинную черную юбку и домашней вязки растянутую кофту. – Своих нарожай, тогда и командуй!

– Бога побойтесь, люди! Во что вы себя превратили?! Пока вы беса тешите, вы тем самым душу свою безвозвратно губите! Опомнитесь! – воззвал к ним священник.

– Шел бы ты от греха подальше, святоша! Смотри, осерчаю как прошлый раз! – голос угрожавшего мужчины был глухой и тяжелый, идущий, словно из нутра.

Да и сам он был под стать своему голосу – грузная фигура, бритая голова, массивная шея, переходящая в широкие плечи. Картину довершало грубое лицо со сломанным носом.

– Ты мне не страшен. Господь мне заступник! Он не даст меня в обиду!

– Это мы сейчас проверим!

Похоже, бугай не привык бросать слова на ветер. Он порывисто поднялся и стал огибать стол.

Учительница инстинктивно прижала к себе мальчишку и замерла. Священник, наоборот, гордо выпрямился. Только здоровяк успел приблизиться к отцу Елизарию, как я вошел в комнату, слегка отодвинув священника в сторону, затем коротко и сильно ударил под ребра замершего от неожиданности драчуна. Тот, словно поперхнувшись, захрипел и как бы нехотя, боком завалился на грязный пол. Не глядя ни на кого, я тихо развернулся и вернулся в коридор.

– Вы это, что… произвол творите? – спустя минуту робко подал голос уже начавший трезветь отец Сеньки.

– Не гневайтесь на Сергея Александровича, – стал извиняться за меня священник. – Он пытается найти истину Божью, но пока ходит во тьме, яко слепец, а вы Бога от себя отринули и теперь водке проклятой молитесь! Подумали, чем жизнь закончите?! Покайтесь, пока не поздно, и отриньте свои грехи!

– Брось причитать, поп! – вдруг резко оборвала его женщина с опухшим, нездоровым лицом цвета муки. – Это вы вместе с кровопийцами-фабрикантами нас до такой жизни довели! Мой сосед Мишка – он социлист, все доподлинно о вас поведал! Кровь нашу пьете, паскуды!

– Хотите жить на помойке – живите! Но зачем ребенка за собой тянете! Сеня – умный мальчик! Ему учиться надо, а вы ему жить не даете! – подала свой голос пришедшая в себя учительница.

– Пошли из нашего дома, защитники! Мой сын! Что хочу, то и делаю с ним! Уходите!! – вдруг неожиданно закричала мать Сеньки. – Ненавижу!! Чистенькие все!! А нам дерьмо жрать!! Вон!!