В качестве хозяина города епарх имел попечение об украшении его красивыми зданиями, об устройстве театральных представлений. Одной из важнейших его забот было иллюминовать и украшать город по случаю праздников, парадных процессий царей и встреч важных иностранцев. Любопытное известие об иллюминации Константинополя сохранил Кедрин. Однажды в городе распространился слух, что царь Юстиниан заболел и никого к себе не принимает. Начались мятеж и грабежи. Тогда епарх приказал зажечь иллюминацию в ознаменование того, что царь выздоровел, и своеволия прекратились.

Только епарх мог располагать такими обширными средствами, чтобы в короткое время привести город в праздничный вид по случаю торжественных встреч и царских выходов. Для этого у него были в распоряжении все торговцы золотыми и серебряными вещами, все фабрики и мастерские, где изготовлялись шелковые материи, и, наконец, торгующие этими предметами. К торжественным случаям улицы Константинополя чистились и украшались зеленью и цветами, парадные залы дворца также украшались восточными тканями и драгоценными предметами, взятыми или от поставщиков, или из церквей и разных богоугодных заведений. Так, по поводу торжественного приема сарацинских послов дворцовые помещения епарх украсил пурпуровыми и шелковыми тканями, золотыми и серебряными предметами, эмалями и проч., особенно подробно описано украшение города по случаю возвращения Василия Македонянина из похода [135]. Епарх города украсил город от Золотых ворот до Халки лавром, розмарином, миртом, розами и другими цветами и, кроме того, разноцветными скарамангиями и тканями и паникадилами, весь путь усеян был цветами, а на долине за Золотыми воротами были раскинуты шатры, где были пленники и расставлена военная добыча. Все подобное убранство города называлось изящным убором, и украшенный так город сравнивался с покоем новобрачных [136].

Политические права населения Константинополя выражались, кратко говоря, в муниципальном праве итальянских городов, что в Византии подразумевалось в термине το δικαιον της πολεως. Под суровым гнетом царей политические права городов, однако, скоро ограничены были тесными пределами цирка и представлений, в нем даваемых. Вследствие этого главнейшие сведения о политических правах городских жителей почерпаются из известий писателей о цирковых партиях. История этих партий представляет, однако, некоторые неясности и трудности. Историки предъявляют к ним резкие и суровые обвинения, хотя недостаточно определяют происхождение этих партий и руководившие бурными движениями их мотивы. Но т. к. под цирковыми партиями византийских писателей следует подразумевать городской народ, разделенный по димам — oι δηµοι, то в «неистовствах» и «безрассудстве» этих партий (τα µέρη) можно видеть последние взрывы борьбы городов за политические права. В этом смысле вопрос о цирковых партиях имеет большой исторический интерес. Ввиду крайней скудости материалов, касающихся димов и партий цирка, стоит обратить внимание на малоизвестный памятник, находящийся ныне во дворе св. Ирины и воздвигнутый в честь циркового наездника Порфирия [137].

Городские димы наполняют своими бурными волнениями историю V и VI вв. Затем упоминания о них становятся все реже и реже — признак, что правительством нанесен был городам решительный удар. В Константинополе было четыре дима: венеты, прасины, левки и русии. В политическом и административном отношениях они находятся в зависимости от димарха и димократа, высших чинов в византийской служебной табели, которые не имели отношения к делам ипподрома.

Чтобы понять значение городских димов, нужно оценить те известия писателей, в которых эти димы ставятся в определенное отношение к власти полновластного хозяина Константинополя, городского епарха. Нельзя, прежде всего, не отметить, что движения и смуты так называемых партий кроются в неудовольствии против правительства, и в частности против городского епарха, причем дороговизна хлеба, военный постой, притеснения и взятки и т. п. почти всегда выставляются как главные причины волнений. Из этого можно заключить, что в городских димах имеем бытовое явление, коренящееся в организации восточных городов. Писатели, указывая демократические тенденции в больших городах на Востоке, называют Антиохию очагом таких тенденций. Правительство вело борьбу с городскими димами как законодательным, так и административным путем, ограничивая права горожан и расширяя полномочия епарха. Для Константинополя кульминационным периодом в этом отношении было время епарха Феодота при царе Иустине I в начале VI в., для Антиохии — период Константина Тарсея при Анастасии, т. е. конец V в. Особенно суровой мерой, возбуждавшей население, было назначение городских димов на военную службу. Первый случай такого рода отмечен во время Юстиниана I и заключается в следующем. По случаю нападения аваров и славян, которые прорвались через Анастасиеву стену и угрожали самой столице, масса крестьянского населения из ближайших деревень искала спасения в Константинополе. Юстиниан зачислил этих пришлых людей в городские димы и назначил их на службу на Длинные стены, построенные Анастасием. Военная повинность, к которой привлекаются потом чаще и чаще городские димы, встретила среди них сильную оппозицию, но она последовательно была потушена правительством. В дальнейшем городские димы вполне теряют свое политическое значение, о котором слабые намеки сохранились в Придворном уставе Константина Порфирородного X в., и всецело подчиняются ведомству епарха города.

Константинополь как столица Византийской империи, будучи ярким выразителем византинизма, характеризующего религиозную, политическую и культурную жизнь народов, входивших в состав империи, в своей истории и во внутреннем развитии настолько тесно связан с судьбами империи, что последняя не может быть изучаема без истории Константинополя. Может быть, ни одна столица не была таким полным выразителем идей Византийского государства, православия и оригинальной морали, как столица Византии.

В настоящей главе будет поэтому уместно указать наиболее определенные черты, коими совместно характеризуются как империя, так и столица. Господствующим в Византии языком был греческий; это был и церковный, и литературный язык. Империя мало-помалу освобождалась из-под влияния латинского языка в праве и в администрации, что было более или менее достигнуто в VI и VII вв. Может быть, слишком искусственная связь, образовавшаяся между церковным и литературным языком, с одной стороны, и идеей православия — с другой, ослабляла центробежную силу византинизма и приготовила ему серьезные преграды и оппозиционные стремления на окраинах. Именно против деспотизма латинского языка и римского права на Востоке уже в V в. появляется стремление приспособлять законники к местным потребностям, переделывая их на основании туземных обычаев и местного права на народный язык. То же можно сказать о восточном православии, против которого образовались разнообразные вероучения и секты, опиравшиеся частью на национальные особенности, сросшиеся с определенными народными группами. Наиболее резко выраженными этнографическими группами на Востоке, нужно признать, кроме греков, которые, будучи весьма незначительными по числу как племенной элемент, весьма импонировали языком и культурой, были арабы, сирийцы и египтяне, которые оказали громадное влияние на организацию византинизма в первые столетия его истории, придав ему и жившим под действием его народностям отличительный культурный и психологический тип.