— Переночуем? Ты письмо не получил? Возвращайся на Манхэттен.

— Я получил, но это же ерунда какая-то. Тут ведь безопаснее?

— Ленни. — Голос сделал паузу, чтобы мое имя утонуло в глубинах сознания, точно меня призывает Господь. — Эти письма не просто так родятся. Это прямо из «Вапачун-ЧС». Уезжай со Стэтен-Айленда немедленно. Сию секунду домой. Возьми с собой Юнис. Позаботься о ее безопасности.

Я еще был обкурен. Окна души моей туманились краснотой. В этом прыжке из относительного счастья в полный кошмар не было никакого смысла. Потом я вспомнил об источнике своего относительного счастья.

— Мои друзья, — сказал я. — С ними все будет нормально, если они останутся на Стэтен-Айленде?

— Зависит, — сказал Джоши.

— От чего?

— От их активов.

Что тут ответишь? Мне захотелось плакать.

— Твоим друзьям Вишну и Грейс там, где они сейчас, ничего не грозит, — сказал Джоши. Откуда он знает их имена? Я ему говорил? — Твоя главная задача — увезти Юнис на Манхэттен.

— А мои друзья Ной и Эми?

Пауза.

— Впервые слышу, — сказал Джоши.

Пора было уезжать. Я расцеловал Вишну в щеки, негри-тосски похлопал по спинам остальных и принял коробочку с кимчхи и морской капустой от Грейс, которая умоляла нас остаться.

— Ленни! — закричала она. А потом зашептала мне на ухо, чтоб Юнис не услышала: — Я тебя люблю, милый. Позаботься о Юнис. Будьте осторожнее оба.

— Не надо так говорить, — прошептал я. — Мы еще увидимся. Мы увидимся завтра.

Я отыскал Ноя и Эми — они сливали подле друг друга, он кричал, она плакала, воздух загустел от паники и Медиа. Я протянул руку и выключил Ноев эппэрэт.

— Вы с Эми едете с нами на Манхэттен.

— Ты спятил? — спросил он. — Там бои. Венесуэльцы вот-вот подойдут.

— Мой босс сказал, нам надо добраться до Манхэттена. Он говорит, там безопаснее. Ему сказали в «Вапачун-ЧС».

— В «Вапачун-ЧС»?! — заорал Ной. — Ты что, в двухпартийцы заделался? — И впервые в жизни мне захотелось вышибить из него это праведное негодование.

— Мудило, не лезь на рожон, — сказал я. — В городе крупное восстание. Я пытаюсь жизнь тебе спасти.

— А Вишну и Грейс? Если здесь небезопасно, почему они с нами не едут?

— Мой босс сказал, с ними все будет хорошо.

— Почему? Потому что Вишну сотрудничает?

Я схватил его за локоть, как никогда не хватал, сила моей хватки стиснула его жирную руку; помимо прочего, этот жест сообщал, что в кои-то веки из нас двоих за все отвечаю я.

— Слушай, — сказал я. — Я тебя люблю. Ты мой друг. Мы должны это сделать ради Юнис и Эми. Мы должны их уберечь.

Он ответил мне взглядом, полным безрассудной ненависти праведника. Я всегда сомневался в его привязанности к Эми Гринберг, а теперь сомнения исчезли. Он не любил ее. Они были вместе по очевидной и вечной причине: вдвоем не так больно, как в одиночестве.

«КризисНет»: Неназванные источники: Повстанцы из числа Неимущих Индивидов подожгли 18 Кредитных столбов в Кредитном районе Манхэттена. Национальная гвардия ответит «оперативными мерами».

Мы вышли на прекрасную, зеленую, викторианскую Сент-Марк-плейс двумя красивыми парами — Ной обнимает Эми, я обнимаю Юнис. Но красивая парность, чудесные плакучие ивы на улице складывались в ложь. Тошнотворный европеоидный страх, скошенная трава и умеренный секс мешались с внезапной дозой пота третьего мира, затопляли самую элегантную улицу района, хипстерская белая молодая толпа мчалась к Стэтен-Айлендскому парому, к Манхэттену, а потом Бруклину, а другая толпа продиралась назад на Стэтен-Айленд, и обе не знали, насколько удачно придумали; Медиа болботали в наших эппэрэтах, и во всем городе кипело кровопролитие, подлинное либо выдуманное. Все куда-то спешили, Медийщики сливали на ходу, Эми конспективно описывала свой гардероб и назревшие претензии к Ною, Юнис одним глазом опасливо наблюдала за окрестностями, а на ветру трепетали ее грозные рейтинги Ебильности. Над нами пролетела новая армада вертолетов, и загромыхала настоящая гроза.

Я получил срочную тинку от Нетти Файн: «Ленни, ты в безопасности? Я так переживаю! Где ты?» Я ответил, что Ной, я и Юнис на Стэтен-Айленде и пытаемся вернуться на Манхэттен. «Сообщай, что происходит, на каждом шагу», — написала она, и мои страхи поулеглись. Мир катится в тартарары, но хотя бы моя американская мамочка до сих пор за мной присматривает.

Я свернул налево, на Хэмилтон-авеню, откуда до парома лишь короткий спуск к заливу. Нас чуть не сшиб бегущий Медиасамец — сплошь зубы, загар и расстегнутая гуайавера.

— В Медийщиков стреляют! — проецировал он в свой эппэрэт и во всех, кто готов был слушать.

— Где? — закричали мы.

— Здесь. На Манхэттене. В Бруклине. НИИ жгут Кредитные столбы! Гвардия отстреливается! Венесуэльцы поднимаются по Потомаку!

Ной потянул нас назад, обхватил руками Юнис и меня, немалая сила и плотность его туши стиснула нас, и я его возненавидел.

— Придется крюка дать! — закричал он. — По Хэмилтон не пройдем. Там Кредитные столбы на каждом шагу. Гвардейцы будут стрелять. — Я увидел, как Юнис смотрит на него, улыбается, одобряя эту дешевую решимость. Эми сливала про свою возлюбленную матушку — выгоревший на солнце прототип современной Медиасамки, — которая уехала отдыхать в Мэн, а Эми по ней скучает, хотела поехать к ней в эти выходные, однако Ной — Ной настоял, чтоб они пошли к Грейс и Вишну, и теперь жизнь вообще ни к черту, правда?

— Довезешь меня до Томпкинс-парка? — спросила Юнис Ноя.

Он улыбнулся. Посреди этой истерики он улыбнулся.

— Может, и довезу.

— Вы все что, свихнулись? — закричал я. Однако Ной уже волок Юнис и Эми в сторону бульвара Виктории. Там тоже носились люди, меньше, чем на Хэмилтон, но все же минимум несколько сотен, перепуганные и потерянные. Я схватил Юнис за руку и вырвал из Ноевой хватки. Мое тело, дряблое, однако материальное и почти вдвое тяжелее Юнис, обернулось вокруг нее и толкало нас обоих против потока, мои руки принимали на себя удары надвигающегося стада, парад молодых испуганных людей, фронтальные массы их цветочных гелей для душа, густоту их неумения выживать. Впереди в серой предгрозовой жаре дымились два Кредитных столба — электронные счетчики разбиты, из нутра летят искры.

Я пер вперед, и в висках билась врожденная русскость, неказистость, еврейскость — беда, беда, беда, — я укрывал свой драгоценный груз от всякой пагубы, косметичка из «Падмы» впивалась в ребра, острая боль застила глаза.

Я шептал Юнис:

— Милая, милая, все будет хорошо.

Но не было нужды. С Юнис все было хорошо. Мы взялись за руки. Ной вел Эми, Эми вела Юнис, а Юнис вела меня сквозь кричащую толпу, что сворачивала то туда, то сюда, и слухи вспыхивали с эппэрэтной скоростью. Небо менялось, словно дразнило нас, и сильный ветер налетал то с востока, то с запада.