Когда толпа гаунтов наконец раздалась, больше устрашенная умелым обращением Юргена с мелтой, чем моими слабыми усилиями, я внезапно обнаружил себя лицом к лицу с куда более грозным противником. Это был еще один тиран улья, очевидно выведенный специально для ближнего боя, и он поднялся над своими подчиненными, обрушивая вниз двойной набор похожих на косы когтей. Я попытался отразить град его ударов, но запнулся, и ноги мои без предупреждения подкосились, в то время как темная пелена с границы зрения устремилась вперед, затягивая взор, — и я осознал только, что переваливаюсь через борт «Саламандры», падая на щебень у ее гусениц.

Это неожиданное движение спасло мне жизнь, потому как следующие удары тирана лишь проделали еще одну внушительную дыру в нашей крепкой маленькой машинке, но я, растянувшись на земле, был по-настоящему уверен, что пришел мой последний час. Юрген не мог стрелять из мелты, пока я находился настолько близко к врагу, потому как превратил бы меня в пар заодно с ним, и даже последний еретик в аду не понадеялся бы, что мой помощник успеет вовремя дотянуться до лазгана. И даже если бы ему это удалось, его выстрелы лишь разозлили бы тирана. Я рубанул цепным мечом по ноге твари, надеясь вывести ее из строя на достаточное время, чтобы откатиться в сторону, хотя, если б мне это удалось, меня просто разорвал бы на куски какой-нибудь другой тиранид. Несуществующее облако заслонило мне зрение, будто одеяло, и приглушенный визг наполнил уши. Я знал, что в любой момент могу потерять сознание, и это означало бы конец. Можно было утешаться тем, что я его уже не почувствую.

Да на фраг такое, подумал я, и яростный инстинкт выживания, который служил мне верой и правдой в столь многих отчаянных ситуациях, врубился со всей своей мстительной силой. Если уж мне суждено умереть, то, по крайней мере, я заберу с собой эту мерзость. Поднявшись на ноги, я, шатаясь, двинулся к твари, которая отпрыгнула от моего слепого замаха, и постарался держаться ближе к корпусу противника, отчаянно надеясь попасть хоть в какое-нибудь уязвимое место. Император помоги мне, если таковые у него и были, я их не видел.

— Комиссар, вниз! — рявкнул голос Грифен у меня в ухе, и я подчинился без размышлений, потому как колени мои просто подломились.

Визг был теперь громче, но лишь тогда, когда к нему присоединился дробный стук тяжелого болтера, я сообразил, что слышу не просто шум крови в ушах. «Химера» четвертого отряда спешила нам на помощь, и оба ее тяжелых орудия яростно плевались огнем, так что возвышающаяся надо мною чудовищная тварь, которая столь близко подошла к тому, чтобы отнять у меня жизнь, буквально развалилась, подобно слишком потрепанной мишени для штыковых тренировок. Куски хитина застучали вокруг меня, подобно отвратительным градинам, в то время как ужасающее существо медленно, тяжело рухнуло на землю.

— Поднимайтесь, сэр. — Низенькая рыжеволосая женщина явилась через тот туман, что заслонял мне зрение, одной рукой держа лазган, без каких-либо эмоций стреляя на ходу в ближайшего хормагаунта. Другую руку она протягивала мне, и я благодарно принял ее, позволив поднять меня на ноги, и так и остановился, пристально глядя по сторонам, испытывая чувство смутного непонимания. — Ну вот и хорошо, комиссар, вот вы и на ногах.

— Благодарю вас, Маго, — удалось произнести мне, и туман сгустился плотнее, чем когда-либо ранее.

Я снова пошатнулся, но меня удержало от падения облако знакомого и удивительно милого сейчас аромата, исходящего от Юргена. Мой помощник проступил через коричневые ядовитые испарения в моих глазах, сжимая мой пистолет и цепной меч, равно как и свое собственное вооружение, и покрытые грязью черты его лица несли непривычное выражение обеспокоенности.

— Я забрал ваши вещи, сэр. Боюсь только, от шинели уже ничего не осталось.

— Пошевеливайтесь! Потом поболтаете.

Грифен подхватила меня под одну руку, Маго под другую, и вместе они поспешно повели меня вверх, по посадочному пандусу «Химеры», в то время как башня машины повернулась, скосив залпом тиранидов, которым случилось оказаться поблизости.

— Премного благодарен, — произнес я, и люк с металлическим стуком захлопнулся за нами, водитель дал газу двигателю, бросая машину назад, к относительной безопасности наших позиций.

Было что-то, что я должен был сказать, подумалось мне, что-то важное, но мне никак не удавалось сообразить что. Затем туман наконец закружился вихрем, и больше меня не интересовало уже ничего.

Примечание редактора

По весьма понятным в данных обстоятельствах причинам Каин продолжает свой рассказ о событиях после почти трехдневного перерыва. Подобные промежутки в его мемуарах, конечно, не являются редкостью, и я обычно стремлюсь восполнить их, когда попадаются источники, которые предоставляют соответствующий материал. Хотя следовало бы отметить, что в очень редких случаях подобные вставки являются действительно важными. И в очередной раз я ощущаю необходимость принести свои извинения за то, что включаю в текст еще одну попытку Дженит Суллы насилием призвать готический язык к повиновению, но ее положение на периферии деятельности Каина позволило ей оставить для нас текст, позволяющий очертить более широкую картину событий, таких, на которые сам Каин редко обращает внимание.

Из произведения «Как феникс, вставший на крыло: ранние кампании и славные победы Вальхалльского 597-го» за авторством генерала Дженит Суллы (в отставке), 101.М42:

Весть о том, что наш отважный комиссар пал в бою, была встречена нами со смесью неверия и ужаса. Всем нам пришлось уже терять дорогих друзей и соратников, конечно же, потому как такова судьба простого солдата и каждый из нас был в равной мере готов положить свою жизнь на службу Императору, но сердца наши заледенели внутри нас при первом же намеке на столь болезненные вести.

Голос оператора вокса заметно дрожал, когда он сообщил мне о той передаче, которую он только что получил, и я должна признать, что сама едва сумела удержать крик горя. Комиссар Каин выковал и закалил 597-й, и его вдохновляющие лидерские качества вели нас от одной победы к другой, даже против самых безнадежных обстоятельств. Но не только по этой причине он воплощал в себе все то доброе, что было в нашем полку. В подобные моменты величайшего напряжения я всегда понимала, что вспоминаю неисчислимые примеры его никогда не подводящей смелости, постоянной заботы даже о самом ничтожном солдате и те многие разговоры с ним, в которых его врожденное доброе расположение и его очевидное уважение к моим качествам лидера сделали столь многое, дабы укрепить мою веру в те смутные времена, когда доля неуверенности в себе угрожала ослабить мою эффективность как командира.

Оттого с немалым облегчением мы восприняли радостные вести от медика четвертого отряда, который осмотрел комиссара и объявил, что жизнь его вне опасности. Конечно же, должно потребоваться много большее, чем кучка тиранидов, чтобы отдать последнюю дань столь прославленному воину! Благородный комиссар, как оказалось, претерпел небольшую травму головы, последствия которой были отягощены ядовитыми парами тиранидской желчи.