Последними прибыли милиционеры. Отогнав особенно нахальных, в очередной раз проверили документы и, видно, посчитав окончательно свихнувшимся от бурной антитеррористической деятельности, отпустили.

На третий день я, уже не заезжая на работу, и только завизировав цифровой подписью документы, сброшенные мне на мобильник, отправился на ближайший рынок. Там закупил партию мягких игрушек, нашел самого сухого водителя, погрузил все это добро в его «Газель» и отравился в ближайший детдом.

Но на пути детскому счастью неожиданно встала старшая воспитательница, руками перегородившая путь.

– Откуда подарки? С рынка? – она схватилась за голову. – Да вы соображаете, мужчина, что творите?! Это же китайские игрушки, я отсюда вижу, что китайские, да вы сами поглядите.

Я поглядел, но ничего преступного пока не увидел.

– Да, китайские, ну и что с того? У вас настолько патриотические воспитанные дети?

– Боже ты мой, да там свинец, ртуть, мышьяк, таллий, кадмий, полоний, да вся периодическая таблица. Вам за глаза хватит, не только малышам. Да что я говорю, вы на своего шофера взгляните, а я пойду «скорую» вызову.

И она, резко развернувшись, поспешила в главный корпус, оставив меня наедине с водителем «Газели», залезшим было в кузов, выгружать игрушки, да так и рухнувшим среди них без чувств.

Когда прибывшая карета «скорой» забрала несчастного, я отправился к директрисе, клянчить о вспомоществовании.

– Игрушки это конечно, хорошо, – наконец, произнесла она, придя в себя, – но понимаете, им… есть особенно нечего. Только каша да суп из пакетиков, – вздохнула она. – А детям витамины нужны. Фрукты.

Я молча выписал чек. А после обеда совершил еще одну попытку – вывел из гаража «Хаммер» и отправился вон из Москвы, в глушь, куда только на нем и доехать можно. Добрался до какой-то захудалой деревушки километрах в пятидесяти от МКАД, выехал на площадь перед колодцем, и жал клаксон, покуда вокруг меня не собрались неприветливые мужики.

– Мужики, – обратился я к ним, – скажите, что вам надо? Только не выпивки, не закуски, а, может, по хозяйству чего. Ну, там, трактора, веялки, молотилки, я не знаю. Вы только скажите, я сделаю….

Но мужики, хмурясь, молчали. Появились и женщины, и то лишь затем, чтоб отвести игравших неподалеку детей от греха подальше. Через минуту кольцо вокруг меня стало достаточно плотным, так что уехать без одобрения туземцев я бы не смог даже на своей мощной машине.

И в этот самый момент из толпы суровых мужиков стал пробиваться к заезжему внедорожнику местный старец, в застиранной серой рубахе без верхней пуговицы и черных штанах с пузырями на коленях, перевязанных бечевкой. Пока он протискивался ко мне, я все ожидал увидеть на ногах настоящие лапти с онучами, но нет, моему взору явились старые кеды, что меня сильно расстроило.

– Ничего нам от тебя не надобно, – скрипуче сказал старик. – Уезжай, москвич, обратно по своим надобностям. Зря бензин на дорогу потратил.

– Но я реально с помощью приехал. Что надо купить, плуг какой-нибудь, соху, – я не разбираюсь в хозяйстве, – скажите, я куплю.

– Зачем тебе это надо? – холодно спросил старик.

– Считайте, я посвятил себя этому.

Мужики стали перешептываться. Старик молчал.

– Блажной какой-то, – донеслось из народной массы. – Как есть блажной. А то был тут один, помнишь? Его еще посадили потом.

– Сажать меня некому, – ответил я, показывая «неприкосновенные» права. Мужики медленно сделали шаг назад, и лишь только старик оставался по-прежнему на месте. – И помогать я вам намерен бескорыстно.

– Не надо нам ничего, есть у нас и сеялки, и трактора, и молотилки. Не в них дело. Нам не рыба нужна, а удочки.

Старик стал говорить притчами, отчего привыкшие к подобному способу общения, мужики закивали, а я ошарашено воззрился на него. Тот устало вздохнул, но продолжил:

– Нам ведь еще тот, проворовавшийся, все подарил: и трактора, и сеялки, и молотилки. А они как стояли по сараям, так и стоят. Нет для нас законов ваших, чтоб на земле своей и сеять и пахать. Давно отобрана она, разделена под участки, вложена в банки и там, в банках этих, растет лишь только ее стоимость. Дожидаясь, когда богатые люди, выдавленные очень богатыми, приедут сюда, чтобы на этом месте обустраивать житье.

– А нас тогда и вовсе не будет, – крикнул кто-то. Женщины заплакали.

– Одного я не пойму, – без перехода продолжил старик, – почему ты именно в деревню поехал благодетельствовать, может статься, твоя работа как-то с нашей связана? – я покачал головой. – А чем же ты занимаешься?

Некоторое время я молчал, подбирая нужные слова.

– Занимаюсь перепродажей фирм. Когда у одной компании дела идут плохо, мы ее покупаем, реформируем правление, меняем структуру. А после продаем, как фирму с серьезной репутацией, вышедшей из кризиса.

Старик помолчал, пытаясь понять сказанное.

– А реального в этой работе есть что? – осторожно спросил он.

– Реального? – я подумал, как объяснить, и неожиданно вздрогнул. Неловко оглянулся по сторонам, словно ища поддержки. Или словно пытаясь не смотреть на себя со стороны. Старик прав, ведь даже миллиарды, которыми ворочает наша корпорация, существуют лишь в памяти компьютеров, перемещаясь в виде цепочки электрических сигналов с одного на другой. Не говоря о любых согласованиях, переговорах, конференциях и встречах – подавляющим большинством они проходят в мире ирреального, в тиши залов и кабинетов, куда быстро прикатывает и спешно укатывает очередная делегация, разглядывающая жизнь через окно лимузина или иллюминатор самолета.

Я хлопнул дверью, запираясь наглухо. Разом почувствовав себя стариком в наглухо застегнутой серой тройке за неведомой надобностью вывалившимся в ту жизнь, которую прежде сам считал лишь фантомом, чем-то вроде телевизионной картинки с новостями дня, случившимися где-то когда-то неведомо с кем, передающуюся неважно откуда, из соседнего города или с Марса: для меня было все едино. Но стоило свернуть с шоссе и углубиться в сельскую дорогу в поисках униженных и оскорбленных, как мой мир исчез, а я остался без точки опоры.

Тяжело рыча мотором «Хаммер» развернулся вокруг колодца и покатил меня прочь, пытаясь отыскать прежний мир, меня породивший. Наглухо запершись внутри надежного кокона, казавшегося до сего момента непрошибаемым, я размышлял, как можно вернуться в иллюзию, оставшись при этом реальным. Я лихорадочно соображал, кому можно позвонить, какие педали нажать, денежные потоки сдвинуть, кого подмаслить и ублажить.

Внезапно явившегося на соседнем сиденьи моего старого знакомого в наглухо застегнутой тройке я едва заприметил. Не обратил бы внимания, кабы он сам не обратился ко мне:

– Теркин Евгений Тимофеевич? – спросил призрак, поправляя ворот рубашки, немного торжественно, верно, давно не появлялась возможность говорить с живым.