Нет смысла обсуждать, почему Пожарский спокойно согласился на подобную перемену. Об этом уже говорилось. Высота, добытая в обстоятельствах Смуты, стоит недорого. Она прежде всего не имеет долговечности. Высота, утвержденная стабильным государственным порядком, надежнее. Но когда Пожарский получал раны на Сретенке, когда он бился с Ходкевичем, его, наверное, меньше всего беспокоили мысли подобного рода. Какой ему чин дадут? Обидят? Не обидят? Сколько землицы пожалуют? Нет, столь самоотверженно драться можно только за идею.

У Дмитрия Михайловича такая идея была. Помимо православных убеждений он был еще консерватором, что называется, от Бога. Великим контрреволюционером. Может быть, величайшим во всей русской истории.

Но чем так хорош для России тот «старый порядок», о котором столько говорилось выше? Почему следует сочувствовать Пожарскому, огнем и железом возвращавшему самодержавную монархию и местническую иерархию военно-служилого класса? Разве сам он не получал затрещины от этой системы! Да не лучше ли было отказаться от нее и перейти к «шляхетской вольности» поляков и литовцев?

Что ж, государя хотел не один лишь Дмитрий Михайлович, но весь русский народ. Разве только незначительный слой высшей аристократии мечтал о том политическом рае, в котором жила польская магнатерия. Ради такого удовольствия наша боярско-княжеская элита делала полякам чудовищные уступки, граничащие с прямым предательством… А в ряде случаев и переходящие эту границу. Но для остальных составных частей нашего народа патриархальный деспотизм царя, освященный Церковью, наполняющий духом семейного единства всю страну, был желаннее, чем необузданный деспотизм полусотни олигархических семейств.

А местничество — оно-то какую в себе несло положительную программу? Разве оно не приносило губительных конфликтов в военное время? Разве оно не являлось источником темных страстей при дворе? Разве оно не ставило кровь, «отечество» выше деловых способностей и служебных заслуг?

Да! Местничество обладало многими недостатками.

Но за ними не столь уж сложно разглядеть и его великие достоинства.

Россия с начала XVI века имела чрезвычайно многочисленную, даровитую и весьма воинственную политическую элиту.

Ее было слишком много! Как только ослабевала самодержавная власть, она разбивалась на жестоко враждующие партии, и эти партии рвались к переделу материальных и административных ресурсов. С другой стороны, как только власть монарха усиливалась, он делал попытки отбросить аристократов от рычагов управления страной, а вместо них поставить худородных парвеню. Тут выяснялось, сколь хороша аристократическая элита и сколь трудно найти ей достойную замену…

Местничество — гениальный плод социального творчества русского народа. Оно давало нашей знати способ мирно решать проблемы, связанные с конкуренцией при дворе. Судиться, а не устраивать кровопролитные «наезды». Вести тяжбы, а не поднимать восстания. Сколько человеческих жизней спасло местничество! Сколько противоречий оно сгладило! В стране, где аристократов оказалось слишком много, оно не дало им передраться. С другой стороны, монарх, даже такой самовластный, как Иван IV, не мог разрушить местническую систему. Она гарантировала сотням родов права на участие в распределении власти. А значит, служила препятствием для тиранического произвола. Надо осознать: тонкое кружево местнической иерархии защищало интересы тысяч людей…

Выходит, не столь уж плох порядок, при котором «кровь» ставилась выше «службы». На протяжении века он избавлял страну от великих потрясений. Выходит, у князя Дмитрия Михайловича Пожарского имелись очень серьезные основания сражаться за него не на жизнь, а на смерть.

Земский собор 1613 года, избравший на царство Михаила Федоровича Романова, закрыл последнюю страницу величия в судьбе другой персоны, возвысившейся в Смутное время. Уход его в тень, перемещение из главных действующих лиц на роль второго плана имело разный смысл для современников его и будущих поколений.

Во-первых, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой страстно жаждал примерить шапку Мономаха, но царем не стал. Он уступил — таков главный итог его биографии для современников.

Во-вторых, на протяжении двух лет он был одним из вождей земского ополчения, его имя знала вся Россия, но историческая память русского народа вычеркнула его из списка великих личностей. Кто знает ныне о Трубецком? Историки Смуты, краеведы города Трубчевска в Брянской области, да незначительное число дотошных любителей русской старины.

Между тем князь был незаурядным человеком. Иначе он просто не смог бы столь долго продержаться на гребне земского дела. Сравнение его биографии с биографией князя Д. М. Пожарского весьма много дает для понимания личности Дмитрия Михайловича.

Чего не хватило Дмитрию Тимофеевичу для избрания на царство?

Желания у него хватало. Одна из повестей о Смутном времени рассказывает: «Князь же Дмитрей Тимофиевичь Трубецкой учрежаше столы честныя и пиры многая на казаков и в полтора месяца всех казаков, сорок тысящ, зазывая к собе на двор по вся дни, чествуя, кормя и поя честно и моля их, чтоб быти ему на Росии царем и от них бы казаков похвален же был. Казаки же честь от него приимающе, ядяще и пиюще и хваляще его лестию, а прочь от него отходяще в свои полки и браняще его и смеющеся его безумию такову. Князь же Дмитрей Трубецкой не ведаше лести их казачьей». А когда монарший венец окончательно ушел от Дмитрия Тимофеевича, он тяжело переживал свое поражение: «Лицо у него ту с кручины почерне, и [он] паде в недуг, и лежа три месяца, не выходя из двора своего».[288] Он даже не поставил свою подпись под грамотами, извещавшими города и земли об избрании Михаила Федоровича Романова на царство.

Хватало Трубецкому и знатности. Он приходился отдаленным потомком великому князю литовскому Ольгерду — по линии, восходящей ко старшему сыну Ольгерда, Дмитрию. А Дмитрий Ольгердович княжил в богатом Брянске, управляя колоссальной областью. В Московском государстве по давней традиции очень высоко ставили князей, связанных с литовским монаршим родом, — Голицыных, Мстиславских, Вельских, Трубецких и т. п. Со второй половины XVI века Трубецкие ставились в первых строках боярских списков, возглавляли армии, воеводствовали и наместничали в крупнейших городах. Очень немногие семейства могли тягаться с ними в родовитости: князья Мстиславские, Шуйские, Голицыны, Воротынские, Одоевские, Пронские, Глинские да три-четыре рода старомосковских бояр — самые сливки русской аристократии того времени. Отец Дмитрия Тимофеевича имел боярский чин.

Сам он появился на царской службе в 1604 году — в чине стольника ходил против Лжедмитрия I. Тот же чин сохранил Трубецкой и при Василии Шуйском, т. е. долгое время был ровней Дмитрию Михайловичу Пожарскому по служебному положению.[289] Но, во-первых, Дмитрий Тимофеевич был моложе Пожарского и на службе оказался позже него, хотя стольником сделался раньше (из-за большей родовитости); быть может, вообще начал карьеру с этого чина. При царе Василии Шуйском (январь 1608) он еще бывал в рындах,[290] назначавшихся обыкновенно из молодых аристократов. А значит, родился Дмитрий Тимофеевич где-то во второй половине 1580-х годов. И, во-вторых, перебежав от Василия Шуйского к Лжедмитрию II (июнь 1608), он сразу получил от «царика» боярский чин: «тушинцам» пришлось по вкусу, что в их лагере оказался столь знатный человек…