на сообщество, заставляя пересматривать укоренившиеся привычки. Основываясь на полученных данных, он разрабатывает иную систему отношений, которую и предполагает воплотить в жизнь. И только после того, как установлен новый код, внятный потребителям благодаря его родству с предыдущим и все же отличающийся от прежнего в той мере, в какой он позволяет формулировать другие сообщения, отвечающие новым историческим и технологическим потребностям общества, – только тогда архитектор принимается разрабатывать код архитектурных означающих, который позволил бы ему денотировать новую систему функций. В этом смысле архитектура принадлежит к сфере обслуживания, но это не значит, что она дает то, чего от нее ждут, а значит, что она служит именно для того, чтобы дать то, чего от нее пе ждут, изучает систему наших предполагаемых ожиданий, возможности их осуществления, их приемлемость и внятность, возможность их увязки с другими системами общественной жизни[191].

II. 2. Если столько говорят о сотрудничестве различных дисциплин как основе труда архитектора, то это происходит именно потому, что архитектор должен выработать собственные означающие, исходя из систем значений, которым не он придает форму, хотя, может статься, что именно ему дано означить их впервые, сделав тем самым внятными. Но в таком случае работа архитектора заключается в том, чтобы, подвергнув предварительной переоценке все существовавшие прежде коды, отказаться от тех, что исчерпали себя, поскольку кодифицируют уже состоявшиеся решения-сообщения и не способны порождать новые сообщения31.

II. 3. И все же обращение к антропологическому коду угрожает – во всяком случае так может показаться – методологической чистоте семиологического подхода, которого мы до сих пор старались придерживаться.

Что в самом деле означают слова о том, что архитектуре надлежит вырабатывать собственные коды, соотнося их с чем-то, что находится вне ее} Значит ли это, что знаки, которые она должна привести в систему, упорядочиваются чем-то извне, тем, к чему они относятся, и, стало быть, референтом}

Мы уже высказывались (а. 2.1.4) в пользу того, что семиологический дискурс должен ограничиваться только левой стороной треугольника Огдена – Ричардса, потому что семиология изучает коды как феномены культуры и – независимо от той верифицируемой реальности, к которой эти знаки относятся, – призвана исследовать то, как внутри некоего социального организма устанавливаются правила соответствия означающих и означаемых (и здесь никак не обойтись без интерпретанта, который их означивает при помощи других означающих), а также правила артикуляции элементов на парадигматической оси. Из этого не следует, что референта «вообще нет», но только то, что им занимаются другие науки (физика, биология и др.), в то время как изучение знаковых систем может и должно осуществляться в универсуме культурных конвенций, регулирующих коммуникативный обмен. Правила, которые управляют миром знаков, сами принадлежат миру знаков: они зависят от коммуникативных конвенций, которые – если принимается чисто оперативистский подход к исследованию – просто постулируются или (в онтологической перспективе) определяются предполагаемой универсальной структурой человеческого разума, согласно которой законы любого возможного языка говорят посредством нас (см. весь раздел г.3, а также 5).

Если применительно к архитектуре и любой другой знаковой системе мы утверждаем, что правила кода зависят от чего-то, что не принадлежит миру кодов, то тем самым мы снова вводим в обращение референт и все, что с ним связано, в качестве единственно способного верифицировать коммуникацию[192]. В конце концов, и такая точка зрения имеет право на существование, но в таком случае архитектура представляла бы собой феномен, подрывающий все семиологические установки, она оказалась бы тем подводным камнем, о который разбились бы и все наши изыскания[193].

И мы не случайно заговорили об антропологическом «коде», т. е. о фактах, относящихся к миру социальных связей и условий обитания, но рассматриваемых лишь постольку, поскольку они уже оказываются кодифицированными и, следовательно, сведенными к феноменам культуры.

II. 4. Ясный пример того, что представляет собой антропологический код, мы можем получить, обратившись к проксемике[194].

Для проксемики пространство является «говорящим». Расстояние, на котором я нахожусь от человека, вступающего со мной в отношения любого рода, варьируется от культуры к культуре. Занимаясь вопросами пространственных отношений между людьми, нельзя не принимать в расчет смысл, который эти отношения приобретают в разных социокультурных контекстах.

Люди различных культур живут в различных чувственных универсумах, расстояние между говорящими, запахи, тактильные ощущения, тепло, исходящее от чужого тела, – все это обретает культурное значение.

То, что пространство «значит», явствует уже из наблюдения за животными – для каждого вида животных существует своя дистанция безопасности (если расстояние меньше, надо спасаться бегством: для антилопы это 500 ярдов, для некоторых ящериц – 6 футов), своя критическая дистанция (промежуточная зона между дистанцией безопасности и дистанцией нападения) [195] и дистанция нападения, когда животное атакует. Если рассматривать виды животных, допускающих контакт между особями одного и того же вида, и те виды животных, которые такого контакта не допускают, можно установить личные дистанции (животное находится на определенном расстоянии от собрата, с которым не желает общаться) и дистанции сообщества, превышение которых приводит к потере контакта с группой (это расстояние сильно варьируется от одного вида к другому от очень короткого до очень длинного). Короче говоря, каждое животное как бы окутано облаком: оно обособляет животное от других и соединяет его с ними, причем размеры облака поддаются достаточно точному измерению, что дает возможность кодифицировать типы пространственных отношений.

То же самое можно сказать о человеке, у которого есть своя визуальная сфера, сфера восприятия запахов, тактильная сфера, в существовании которых никто, как правило, не отдает себе отчета. Достаточно обратить внимание на тот несомненный факт, что расстояние друг от друга, на котором случается беседовать жителям романских стран, не связанных между собой никакими личными интимными отношениями, считается в США откровенным вторжением в частную сферу. Проблема, однако, заключается в том, насколько поддаются кодификации эти расстояния. Проксемика между тем различает:

1) манифестации ипфракультурпого порядка, коренящиеся в биологическом прошлом индивида;

2) манифестации прекультурного порядка, физиологические;

3) манифестации микрокулътурные, составляющие собственно предмет проссемики и подразделяющиеся на: а) фиксированные конфигурации, б) полуфиксированные и в) нефиксированные.

II. 5. Фиксированные конфигурации: к ним относятся те, которые мы привыкли считать кодифицированными; например, планы городской застройки с указанием типов сооружений и их размеров, скажем, план Нью-Йорка. Хотя и здесь можно отметить существенные культурные различия. Холл приводит пример японских городов, в которых обозначаются не улицы, а кварталы, причем нумерация домов соответствует положению не в пространстве, но во времени, времени постройки, впрочем, можно было бы привести примеры из антропологических исследований структуры поселений, в частности из работ Леви-Стросса[196].

Полуфиксированные конфигурации имеют отношение