Внезапно внедорожник прибавил скорость. Черт возьми, да он чокнутый, сейчас протаранит меня!

Прежде чем он успел сообразить, что происходит, черный автомобиль обогнал его. В панике Сервас решил, что тот сейчас столкнет джип с дороги, но внедорожник еще прибавил скорость, и его задние габаритные огни стали удаляться. Перед очередным виражом мелькнули стоп-сигналы, и машина исчезла. Сервас затормозил, съехал на обочину, достал из бардачка оружие и на дрожащих ногах вышел из машины. Холодный ночной воздух подействовал на него благотворно. Он хотел проверить количество патронов в пистолете, но руки так тряслись, что это ему не сразу удалось.

Предупреждение было таким же ясным, как ночь — темной и мрачной. Кто-то в этой долине не желал, чтобы следствие двигалось дальше. Кому-то не хотелось, чтобы майор докопался до истины.

Но что это была за истина?

На следующее утро Циглер и Сервас присутствовали при эксгумации тела Гримма на маленьком кладбище, расположенном на вершине холма.

Черные пихты за спинами собравшихся у могильной ямы людей тоже, казалось, были в трауре. Ветер раскачивал ветви, и они шелестели, словно бормотали молитву. На снегу выделялись сложенные возле ямы венки. Внизу, на равнине, лежал город. Сервас спрашивал себя, было ли это место ближе к небу.

Он сегодня плохо спал, несколько раз просыпался как от толчка, весь в поту. Никак не мог опомниться после событий прошлой ночи. С Ирен он об этом пока не говорил. Смешно, но Сервас боялся, что если расскажет, то его выведут из игры и поручат следствие кому-нибудь другому. Подвергается ли он здесь опасности? Как бы там ни было, а долина не жалует чужаков, которые повсюду суют свой нос. Чтобы немного отвлечься, Сервас огляделся кругом. Сюда хорошо бы приехать летом. Зеленый холм тогда выступает над долиной как нос корабля или дирижабль. Нежный и округлый, напоминающий женское тело. Даже горы, наверное, не выглядят с этого места так угрожающе, а время приятно замедляет ход. Когда они шли к выходу с кладбища, Циглер толкнула его локтем. Он посмотрел в направлении, куда она указывала. Там снова появился Шаперон. Он что-то обсуждал с Кати д’Юмьер и другими важными городскими персонами. Вдруг в кармане у Серваса завибрировал телефон. Звонил представитель генеральной дирекции. Его сразу можно было узнать по учтивому, патрицианскому тону, словно он каждое утро полоскал горло патокой.

— В какой стадии находится расследование убийства коня?

— Кто хочет об этом узнать?

— Кабинет генеральной дирекции пристально следит за этим делом, майор.

— А им известно, что убит человек?

— Да, аптекарь Гримм, мы в курсе, — ответил чиновник, так, словно знал досье убитого как свои пять пальцев. — Возможно, что эти убийства никак не связаны.

— Надеюсь, вы понимаете, что конь месье Ломбара сейчас для меня не приоритет.

— Майор, Катрин д’Юмьер заверила меня, что вы хороший специалист.

Сервас почувствовал, что начинает терять самообладание. Да уж, получше тебя. Не трачу времени на то, чтобы пожать кому надо руку в кулуарах или отчитать младшего по званию, не делаю вид, что знаю досье назубок.

— У вас уже есть версия?

— Ни малейшей.

— А двое охранников?

Ишь ты, он даже взял на себя труд прочесть отчеты. Так, по верхам, явно перед самым звонком, как школьник, который наспех повторяет задание перед уроком.

— Это не они.

— Почему вы так уверены?

«Потому что я верчусь среди жертв и убийц, пока ты просиживаешь штаны в кабинете», — подумал Сервас.

— Нет данных, доказывающих это. Впрочем, если вы хотите убедиться сами, приглашаю приехать сюда и присоединиться к нам.

— Ладно, майор, успокойтесь. Никто не ставит под сомнение вашу компетентность. Ведите следствие так, как считаете нужным, но держите нас в курсе. Мы хотим знать, кто убил коня.

Чего уж там, яснее не скажешь. Убить аптекаря и подвесить его за руки на мосту — это в порядке вещей, а вот отрубить голову коню, принадлежащему одному из самых влиятельных людей Франции, — такого быть не должно.

— Хорошо, — сказал Сервас.

— Всего наилучшего, майор. — Собеседник отсоединился.

Сервас представил себе, как чиновник восседает за столом, снисходительно улыбаясь подчиненным, мелким провинциальным клеркам. На нем хороший костюм, приятный галстук, он благоухает дорогой туалетной водой. Составив несколько бумаг, начисто лишенных смысла, зато полных трескучих фраз, этот тип весело отправляется облегчить мочевой пузырь, с восхищением любуется своим отражением в сортирном зеркале, а потом, в компании себе подобных, идет подкрепиться.

— Прелестная церемония, да и местечко ей под стать… — раздался рядом чей-то голос.

Сервас обернулся. Ему улыбался Габриэль Сен-Сир. Он пожал протянутую руку экс-магистрата, и тот ответил сильно, по-мужски, без тени жеманства или смущения.

— Я как раз подумал о том, что место — самое подходящее, чтобы остаться здесь на целую вечность, — улыбаясь, ответил Сервас.

Отставной судья одобрительно покачал головой.

— Именно так я и собираюсь поступить. Конечно, есть вероятность, что я отправлюсь в вечность раньше вас. Но если сердце вам подсказывает, то я уверен, вы будете прекрасным компаньоном. Мое место вон там. — Сен-Сир указал пальцем куда-то в угол кладбища.

Сервас рассмеялся, закурил сигарету и спросил:

— Откуда вы знаете?

— Что?

— Что я буду прекрасным компаньоном.

— В моем возрасте и с моим опытом людей оцениваешь быстро.

— Вы никогда не ошибаетесь?

— Редко. Кроме того, я доверяю мнению Катерины.

— А вас она тоже спрашивала, кто вы по зодиаку?

Тут пришла очередь Сен-Сира расхохотаться.

— По зодиаку? Это было первое, что она спросила, когда нас друг другу представили! У моей семьи здесь свой склеп, — прибавил он. — А три года назад я выкупил еще место, на самом краю кладбища, как можно дальше.

— Почему?

— Меня пугает перспектива коротать вечность в определенном соседстве.

— А с Гриммом вы были знакомы? — спросил Сервас.

— Все-таки решили прибегнуть к моей помощи?

— Не исключено.

— Он был очень скрытным человеком. Вам лучше спросить Шаперона. Они дружили.

Сервас вспомнил слова Гиртмана.

— Мне тоже так казалось. Гримм, Шаперон и Перро, верно? Партия в покер по субботам…

— Да. Еще Мурран. Неразлучный квартет в течение сорока лет, с самого окончания лицея.

Сервас вдруг вспомнил о фотографии, которую сунул в карман в охотничьем домике, показал ее отставному следователю и поинтересовался: