— Браун никогда не называл себя во сне Николаем?

— Нет. Но иногда произносил чисто русские фразы. И особенно часто я слышала слово «detdom». Что это такое?

— Сиротский приют в России, — ответил я. — Семнадцать с лишним лет в таких прожил.

— Но здесь был ты, — упрямо произнесла Марсела. — И по острову Хайди я бегала с тобой. И здесь, вот на этом самом месте, ты стал моим… Между прочим, это единственная кровать, которую я не заменила после того, как купила эту яхту.

— Да, здесь был я, но в голове у меня жил Браун, понимаешь?

— Мне наплевать, кем ты себя называешь и как твое настоящее имя, понимаешь? Я все эти годы любила человека, с которым выплыла из канализации, упала в океан на вертолете и которого мне приятно было иметь даже одновременно с Соледад.

— Но ты родила шесть детей от того, другого Брауна. Точнее, третьего, потому что самого первого ни тот, с кем вы делали этих младенцев, ни я никогда не видели в натуре.

— Мне на все это плевать. Я вижу вот эту царапинку на твоей щеке и вспоминаю, как спасла тебе жизнь. Помнишь? Пуля попала в стекло, а второй раз выстрелить тот полицейский уже не успел… Я застрелила его случайно. Зажмурив глаза от страха…

Марсела явно распалялась. Любой нормальный мужик, наслушавшись всех этих ностальгических воспоминаний, увидев, как Марсела, произнося последнюю фразу, расслабленно опускает веки, а потом еще и кладет голову на мое плечо, притягивает к себе лапками, уже лопался бы от нетерпения. Мне ничего было не надо. Я даже поцеловать ее толком не мог. Как только подумал, что надо ответить на нежность Марселиты, тут же ощутил зловещее шипение слова «derogation». Оно вновь зазудело, пригрозив головной болью.

— Ты любишь ее? — отстранившись от меня, пробормотала Марсела. — Или это так же, как с Соледад, Мэри и Синди? Просто от полноты чувств?

— Люблю, — сознался я. — У нас с ней двое детишек. Она мне самая настоящая жена. И мы с ней тоже немало пережили.

— Но вы ведь в разводе. Фиктивно ты женат на совсем друтой Мне Ховельянос даже ксерокопии документов с заверенным официальным переводом показывал. И свидетельства о разводе Бариновых и о женитьбе Анхеля Родригеса на Вик Мэллори.

— Где он их раскопал, интересно? — проворчал я. — Он кто, практикующий адвокат или частный детектив? Лицензии, между прочим, должны соответствовать содержанию деятельности.

— Он защищает мои интересы, — веско произнесла Марсела. — У него есть допуск ко многим хранилищам документов и компьютерным базам данных. Но я думаю, что… Что с тобой? Тебе хуже?

Наверно, у меня на физиономии отразились какие-то странные процессы, закрутившиеся в черепушке после того, как Марсела выговорила слово «pass-key», которое можно понять и как «допуск», и как «отмычка». Хотя мне лично было наплевать на то, что Харамильо Ховельянос имеет возможность лазить по всем государственным хранилищам и ксерокопировать там документы о семейном положении сеньора Родригеса, мистера Брауна и господина Баринова, слово «pass-key» зазвякало у меня в мозгах с интервалом в две секунды и… начисто подавило проклятое «derogation»! Поскольку я, естественно, автоматически переводил «pass-key» на русский как «допуск», то английское и русское слова объединились в пару. Первое по звучанию напоминало тихое звяканье ключика, второе — негромкий щелчок открываемого отмычкой или ключом замка. «Пасс-ки» — «допуск»… «Пасс-ки» — «допуск».

— Что с тобой? — не на шутку запаниковала Марсела. — Я сейчас Сильвию позову!

Она выскочила из каюты, пересекла коридор, и до меня долетел голос кого-то из охранников:

— Если вы ищете Сильвию, мэм, то она уже ушла отсюда.

— Куда ушла?

— Наверх, мэм. Ее позвала миссис Вальдес.

Я услышал, как лязгнула дверь тамбура, а затем босоножки Марселы застучали подметками по трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Оставшись в одиночестве, я прилег на кровать. «Derogation» было подавлено. Но «pass-key» — «допуск» надоедало не меньше. Как будто все время стоишь перед каким-то постом и мрачный охранник спрашивает у тебя: «Пропуск!» Допуск-пропуск… Допуск-припуск… Стоп! Ведь по-русски «допуск»

— не только разрешение на пользование какими-то документами, но и допустимая точность обработки какого-либо материала. Металла, например. Говорят же про хорошего слесаря или токаря: «Работает с микронным допуском». А по-английски этот самый технический термин — «допуск» — будет именоваться… «tolerance»!

Пакостный секрет гнусного парнокопытного был раскрыт. Хрустальное, пробуждающее силы и интерес к жизни словечко победно зазвенело у меня в мозгу. Организм выходил из угнетенного состояния, обретая самостийность и незалежность. Ну и, конечно, как всегда в таких случаях, его обуяла святая жажда мести к бывшим угнетателям. Мне на полном серьезе захотелось наказать вредную Хрюшку, которая воспользовалась служебным положением в личных целях. Оставалось только ждать, когда появится Марсела.

Да здравствует свобода!

Прождал я не больше пяти минут. В коридоре послышались быстрые шаги, и в каюту прямо-таки вбежали с озабоченным видом и хозяйка, и ее лейб-медикесса. Последняя тащила с собой чемоданчик по типу того, с которыми выезжают врачи «скорой помощи».

Я мог бы встретить их с самым бодрым видом и доложить, что жив-здоров, чувствую себя нормально и готов выполнить любое задание любой партии и любого правительства. Но тогда у Марселы могло появиться ощущение, что я зловредный симулянт. И поскольку Марсела (в молодости по крайней мере), несмотря на свою основную профессию, была ужас какая ревнивая, ее могла охватить подозрительность с непредсказуемыми последствиями.

Поэтому я предпочел не подниматься с постели и еще чуть-чуть поимитировать хреновое самочувствие. Пусть немного полечат, если для этого, конечно, им не понадобится делать уколы или клизмы. Всего остального из медицинской практики я не боялся. Кроме операций без наркоза, конечно.

— Как ты себя чувствуешь, Анхелито? — Марсела подошла к моему изголовью.

— Я привела к тебе врача. Сильвия поставит тебя на ноги, будь спокоен!

— Мне уже становится лучше, — сказал я, постаравшись, чтобы голос прозвучал чуть-чуть тверже, чем у умирающего. — С тобой мне было бы хорошо даже на краю могилы…

— Господь с тобой, — замахала руками Марсела, — что ты говоришь! У тебя просто переутомление. Сейчас Сильвия тебя выслушает, даст лекарство, мы приедем на виллу, и там ты окончательно поправишься.

Сильвия начала с того, что заставила меня поднять рубаху и стала выслушивать через фонендоскоп по известной схеме «дышите — не дышите». Не знаю, что она там услышала. Мне лично отчего-то показалось, что Сильвия в большей степени «играет в больницу», как маленькая девочка или опытная проститутка из какого-нибудь борделя, замаскированного под лечебно-оздоровительное учреждение. Но ее маленькие ручки с аккуратно опиленными и украшенными перламутрово-розовым лаком ноготками своими легонькими прикосновениями к моей груди и спине приятно тревожили кожу. И я поймал себя на мысли, что мне будет очень жаль, если Марсела, убедившись, что я «поправился», выгонит это воздушное создание из каюты.