Эней улыбнулся, хотя и не сразу, и сказал:

– Счастливый город. И ты все это видела?

– В основном на твоем щите.

– Значит, ты умеешь читать эти символы, – сказал он задумчиво. – А я никогда не умел.

– Но это все скорее мои догадки, мечты…

Эней еще немного постоял над детской колыбелью, думая о чем-то, потом наклонился и нежно погладил мягкие вьющиеся волосы малыша кончиком указательного пальца.

– Вот ты и решишь эту задачу, – шепнул он сыну.

– Только пусть он решает ее не с помощью сражений, – сказала я.

– Ну, это уж как получится… Ладно, милая, пора ложиться. Сегодня мы с тобой будем спать в великом городе.

Союз с нами Эвандр, конечно, заключил, но не переставал печалиться, да и никакой особой помощи или поддержки он нам предложить не мог. Тем не менее вести о нашей дружбе с греками Паллантеума достигли Арпи, куда более обширной и богатой греческой колонии на юго-востоке, где правил человек, хорошо известный Энею с давних времен: Диомед, герой Троянской войны. Причин любить друг друга у них, разумеется, особых не было, и Ахат рассказал мне почему. Сам-то Эней никогда и ничего мне не рассказывал о той войне с греками. В бою, в последний год осады Диомед убил колесничего Энея, и пока Эней стоял над телом убитого, защищая его от греческих мародеров, Диомед метнул в него большой камень и сбил с ног. Эней упал на колени, и Диомед уже занес меч для смертельного удара, но Эней ухитрился швырнуть ему в глаза горсть земли и удрал. Это был такой неожиданный и яркий поступок, что он прибавил Энею немало славы как ловкому и находчивому бойцу. Диомед, прочистив запорошенные пылью глаза, пришел в ярость и бросился искать Энея. Наконец он его нашел, увидел, как сильно он хромает, и набросился на него, желая немедленно прикончить, но тут великий воин Гектор[73]бросился на защиту Энея, приведя с собой целый полк троянцев.

Ахат рассказал мне эту историю, когда мы с ним обсуждали греков и их колонии. Я в свою очередь рассказала ему, как Диомед отказался присоединиться к Турну и предупредил его, чтоб остерегался Энея, ибо тот находится под покровительством высших сил. Ахат кивнул и сказал:

– Мудро он поступил, этот Диомед. Во всяком случае, он явно стал мудрее, чем прежде. А ведь когда-то он был великим скандалистом и крикуном. Готов был на кого угодно напасть, хоть на бога, хоть на человека. Хотелось бы мне снова с ним повидаться после стольких-то лет.

И вскоре после того, как мы вернулись из Паллантеума, из Арпи прибыл гонец с подарком – десятью прекрасными кобылами – и передал предложение Диомеда о заключении мирного договора с «латинами, которыми правят цари Латин и Эней».

Латин был чрезвычайно этим доволен и сразу сказал Энею:

– Отправляйся туда поскорее и заключи с этим греком договор! Вот уж тогда рутулы и вольски будут зажаты между нами, точно орех в щипцах!

– У нас есть одна пословица, – сказал Эней, – «Бойся данайцев, дары приносящих»[74]. – И сухо прибавил: – И особенно их коней.

– Ладно, коней я оставлю себе, – сказал мой отец. – А ты иди, готовь речь. – Латин в то лето был настроен весьма добродушно; да и здоровье его несколько улучшилось, так что он несколько раз приходил к нам в Лавиниум, чтобы, как он выражался, поклониться алтарю своего внука.

В Арпи Эней меня с собой не взял. Путь туда был долгий, пролегавший по далеко не безопасной местности, и к тому же Эней не был полностью уверен, можно ли доверять Диомеду. Я, конечно, тревожилась, пока его не было, но не слишком. Ведь наступило всего лишь второе наше лето. И тревожиться было еще рано.

Эней вместе со своим вооруженным отрядом, состоявшим из его друзей и единомышленников, благополучно вернулся назад дней через двадцать. Он сказал, что они с Диомедом отлично поговорили, обсудили всю Троянскую войну и заключили договор о мире и взаимопомощи, который и освятили, принеся в жертву десять кабанов, десять бычков и десять баранов, ибо Диомед оказался очень богат.

На обратном пути, по словам Энея, они ночевали на горе Альба.

– Это поистине священное место, – восхищенно сказал он. – Мне доводилось видеть такие святые места, и я сразу вспомнил о горе Ида, где родился. Но почему на этой Альбе никто не живет?

– Ты прав: это действительно священное место. И мой отец несколько раз посещал его во время зимнего солнцестояния – солнце тогда стоит точно над отверстием кратера. А уж если у нас случается засуха, или внезапно не ко времени польют дожди, или кого-то убьет молнией, то люди толпой идут на гору Альба и молятся там богам и высшим силам природы. А вот почему там никто не живет, я не знаю. Может, земля там не очень хорошая?

– Говорят, где-то у Альбанского озера есть маленькая деревушка, но, по-моему, там следовало бы построить настоящий город. Хотя земля там действительно довольно бедная. И бледная какая-то.

– В ней просто много золы, – заметил Асканий. – Это, кстати, хорошо для виноградников.

В начале осени Эней отправился на север, в Цере, погрузив на корабль самые лучшие дары, какие мы только могли предложить Таркону и его людям за помощь в войне: трех белых бычков, трех белых баранов и пару юных жеребчиков, пока серых, однако с возрастом они должны были обязательно побелеть. На лошадях была чудесная сбруя из позолоченной кожи и позолоченной бронзы, которую подарил мой отец. Это, разумеется, был не слишком роскошный дар, особенно если учесть, что его предлагали сразу два правителя, однако он вполне соответствовал нашему тогдашнему положению. Да и не имело ни малейшего смысла притворяться, будто мы ровня этрускам, славившимся своим богатством, могуществом и умением жить. Они это прекрасно понимали, да и мы тоже. В Цере Энея очень хорошо приняли, и он прожил в Этрурии целый месяц, посетив также такие города, как Фалерии и Вейи, и везде ему оказывали почет и гостеприимство. В общем, домой он возвращался весьма довольный своей поездкой.

Мне не хотелось омрачать его радость, но, как только мы остались в спальне наедине, я не выдержала и воскликнула:

– Ах, Эней, никогда больше не уезжай так надолго! Умоляю тебя! Никогда больше не уезжай от меня! – и неожиданно для самой себя расплакалась.

Он, разумеется, стал меня утешать и расспрашивать, что именно так меня встревожило, но я не могла сказать ему правду; не могла сказать, что у нас с ним осталась еще только эта зима, следующее лето и следующая зима. И я сказала только: