Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы очень вежливы, – заметил Голдсмит.
Мартин выключил экран. Через мгновение в обзорную вошли Ласкаль, Марджери и Эрвин. Ласкаль с сомнением покачал головой.
– В чем дело? – спросил Мартин.
– Не знаю, что должны были означать все эти вопросы, – сказал Ласкаль, – но он не на все дал полные ответы.
– Да?
– Я прочитал все его книги. Он не ответил на вопрос о местах, о которых ему приятно думать. Размышлять. Ответил не полностью.
– О чем он умолчал?
– Около пяти лет назад в письме полковнику сэру Джону Ярдли он описал место, о котором мечтал, место, казавшееся ему раем. Не могу точно процитировать, но он утверждал, что часто представляет его себе, когда расстроен. Он называл это Гвинеей и говорил, что она похожа отчасти на Эспаньолу, а отчасти на такую Африку, где никогда не ступала нога белого человека, а чернокожие живут свободными и невинными.
– Можно найти ссылку, – сказала Кэрол. – Почему он не сказал нам об этом?
Мартин жестом попросил Марджери передать ему свой планшет.
– В следующий заход задайте ему вот этот ряд вопросов, – сказал он, быстро набирая текст.
Они поели в кафетерии второго этажа, где использовалась устаревшая модель машины по производству наноеды. Исходные материалы были не первой свежести, а блюда – сытными, но невкусными. Ласкаль высказался по поводу этого неудобства, но никто не обратил на это внимания. Исследование шло полным ходом; они уже вспугнули дичь.
– Определенно уплощенный аффект, – сказала Марджери. – Он как будто отключился. Славный малый, не желающий неприятностей.
– Уплощенный аффект может быть маской, – заметила Кэрол; в последние несколько часов она в основном хранила молчание и много записывала. – Он может быть вполне собранным, с общающимися между собой субличностями, но выбрал смиренную позу. В конце концов, нам известно, что он не психопат.
– Он не явный психопат, – сказал Мартин. – Он знает, что сделал нечто очень плохое. В таких обстоятельствах почти невозможно не маскироваться. Но я согласен с Марджери. Уплощенный аффект кажется подлинным.
– Было несколько интересных пауз, – заметил Эрвин. – Когда мы спросили о приятных образах – долгая пауза…
– Возможно, это связано с наблюдением господина Ласкаля, – сказала Кэрол.
– И когда мы спросили, контролирует ли он себя. Это может указывать на расщепление поведенческих шаблонов. Возможно, даже на разделение субличностей.
Мартин пожал плечами.
– Его выбор слов свидетельствует о маскировке. Он не хочет привлекать внимания. Судя по тому, что нам рассказывали, он не отличался излишней скромностью, а, господин Ласкаль?
Ласкаль покачал головой.
– По моим наблюдениям, писателям это вообще несвойственно.
В кафетерии было тридцать посадочных мест, и он казался пустым, когда всего семеро посетителей собрались под двумя лампами. Кэрол не спеша пила кофе и пролистывала в планшете собственные заметки, иногда поглядывая на Мартина, ковырявшего вилкой остатки бледного клейкого куска псевдояблочного пирога. Наконец она нарушила общее задумчивое молчание:
– Харизмы у него тоже маловато.
Ласкаль согласился.
– Не понимаю, как он смог собрать возле себя такую группу, – продолжила она. – Чем он мог их привлечь?
– Раньше он был гораздо более деятельным, – сказал Ласкаль. – Остроумным, симпатичным. Иногда из него просто била энергия, особенно когда он устраивал чтения.
– Я хочу, чтобы он прочитал свою пьесу об аде, – сказал Томас Альбигони от дверей кафетерия. – Мне нравится, когда он ее читает.
Ласкаль встал со стула и сделал приглашающий жест.
– Чем мы можем помочь, господин Альбигони?
– Спасибо, Пол, ничего не надо. Думаю, сегодня я сниму на ночь номер в Ла-Холье. Уйду, наверное, через несколько минут. Если я вам не нужен.
– Хорошо, – сказал Мартин. – Сегодня вечером мы продолжим задавать вопросы, но и только. Думаю, вам следует быть здесь, когда мы начнем вводить наноустройства.
– Я буду, – сказал Альбигони. – Спасибо.
Когда Альбигони ушел, Ласкаль снова занял свое место.
– Он сейчас думает о другом, – сказал он. – Его сильно ударило. Думаю, он до сих пор не верит, что Бетти-Энн действительно мертва.
Мартин моргнул. Тут легко было пропустить человеческий фактор. Кэрол холодно разглядывала Ласкаля, поджав губы. «Врачебное дистанцирование», – подумал он. По остальным была заметна некоторая неловкость, словно они вторглись в семейную трагедию.
В последнем сеансе накануне, когда в комнате для пациентов были Эрвин, Марджери и Ласкаль, большую часть вопросов задавал Эрвин. Как и прежде, Мартин, Кэрол, Дэвид и Карл наблюдали за этим на экране в обзорной.
Эрвин взял планшет Марджери и начал с вопросов, которые записал Мартин.
– Сейчас восемь часов. Как вы себя чувствуете, господин Голдсмит?
– Неплохо. Немного устал.
– Вы подавлены? Расстроены?
– Ну, пожалуй, да.
– Вы помните, когда все это началось?
Пауза. Две секунды.
– Да. Вполне отчетливо. Предпочел бы забыть. – Рассеянная улыбка.
– Очень ли часто вы теперь думаете об Африке? – спросил Эрвин.
– Нет, я не много думаю про Африку.
– Вы бы хотели отправиться туда?
– Не особенно.
– Многие американские чернокожие считают ее своей родиной, как другие, возможно, думают об Англии или Швеции…
– Я – нет. Вы бывали в Африке? История белых людей не оставила мне родины, куда я мог бы вернуться.
Эрвин покачал головой.
– Вы хотели бы поехать в Эспаньолу?
– Лучше туда, чем в Африку. Я был в Эспаньоле. Я знаю, чего ожидать.
– Чего вы ожидаете в Эспаньоле?
– У меня там… друзья. Я подумывал иногда о том, чтобы там жить.
– В Эспаньоле лучше, чем здесь? – Эрвин теперь импровизировал; в списке Мартина оставался всего один вопрос, но время для этого вопроса еще не пришло.
– Эспаньола – страна черной культуры.
– Но Джон Ярдли белый.
– Дефект пигментации. – Снова та же рассеянная улыбка. – Он сделал очень много для всех эспаньольцев. Действительно прекрасная страна.
– Сейчас вы бы отправились туда, если бы могли?
(Мартина не удивили бы признаки раздражения со стороны Голдсмита, но, конечно же, их не было. Голдсмит сохранял приветливое нейтральное спокойствие.)
– Нет. Я хочу остаться здесь и помочь вам.