Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они встретились с Жаном в небольшом уютном кафе, где подавали замечательные испанские десерты. И когда им принесли сладчайший туррон и тающий во рту шоколадный мигелитос, Райан искренне улыбнулся Жану, тем самым поколебав его суровую сдержанность, и тот в ответ ему тоже криво улыбнулся. Кажется, не существовало никаких обид между ними, они вновь были в тех эстетично-дружеских отношениях, что и прежде. Конечно, не обошлось без банальностей, и пока они обсудили последние не связанные с ними самими новости, им уже успели принести новые порции десертов, в этот раз классический чуррос, который был просто киллером стройных тел.
– Я начал работу над новой серией скульптур, – признался Ланже, впившись зубами в маслянистую палочку чуррос. – И всё благодаря вам с Джулианом, вы меня вдохновили на то, чтобы работать над телами, ещё более натуральными. Я изучаю анатомию, чтобы со строжайшей точностью придавать внутренней системе человека форму. Я начинаю работать с каркаса, со скелета человека, потом леплю мышцы, артериальную систему, органы, это такой трудоёмкий и длительный процесс, и всё это из безупречного белого мрамора, отполированного до блеска. Даже изнутри человек в моём мраморе выглядит идеально, это невероятно!
– Я долго ломал голову, как максимально обнажить его внутренности, но при этом оставить и жизненные признаки. У меня будет одна экспериментальная модель, слои её мраморной кожи будут легко отгибаться и обнажать всё, что находится внутри, не хотелось бы роботизировать её, но, кажется, выбора у меня не будет. Остальные же фигуры будут стоять в разной кондиции, кто-то полностью обнажающий свои внутренности, кто-то лишь частично, и с разными уровнями гниения. Пышущие здоровьем с идеальной анатомией, а кто-то подверженный болезням или трупным поражениям. Это будет некая реальность наших человеческих тел, ведь это мы и есть, разве может пугать то, что находится в нас самих? Да и ты же знаешь, что я не умею даже уродство показать уродливым, всё будет сглажено до гармоничного восприятия, даже самые труповатые скульптуры. Спасибо за идею, Райан, я и представить не мог, что это возможно воплотить в жизнь, но это будет что-то! Я теперь смогу показать не только образы, но через язык тела и необходимые эмоции.
– Поздравляю, – не скрывая улыбки, ответил Райан, помешивая свой приторный кофе, который всё равно казался ему горьким после всех этих испанских десертов. – Я знал, что тебе будет тесно в рамках всех этих экстатических и райских кущей, жажда выставить смерть нормой – у тебя в крови. Я начинаю понимать твою одержимость этими темами, необходимость смерти позволяет нам глубже понять жизнь, ты прав насчёт этой гармонии, она связывает эти два понятия, благодаря этому я смог узреть истинную красоту и обрести смысл. Если бы все мыслили как ты, Жан, уродство давно бы уже мутировало в красоту, а смерть стала бы уместным продолжением жизни, и наши первобытные страхи прекратили бы существовать. Конечно, это не совсем новая идея показать в скульптурах человека изнутри, но твои идеи отличаются от всех, кто пытался поработать в этих спорных темах. В твоих скульптурах уродство и гниение обретают свою славу, и грань между прекрасным и ужасным стирается, всё сольётся в этой гармонии противоположностей. Жан, наконец-то, я с чистым сердцем могу заявить, что я познал тайну крайностей, что ты доносишь под соусом гармонии. Я теперь понял, что такое застывшая навеки красота, корни у неё растут прямиком из ада, но нимб её тянется к райским садам.
– Я очень рад, что ты это понял, не пытаясь видеть только то, что ты хочешь видеть в окружающем мире, – ответил спокойно Жан, поддержка Райана была ему важна. – Может быть, всем нам нужна была эта безумная встряска с этим внедрением сердца, я ведь сам тогда ощущал, как будто потрошу Джулиана не в мраморе, вернее, мне казалось тогда, что они едины, и без жертв не обойтись. Боже мой, я никогда не был ни суеверным, ни набожным, но мистичность момента захватила тогда меня, и да, я чувствовал себя богом, я всегда творец во время созданий своих работ, но тогда я ощутил что-то схожее с раскаянием, как будто я должен ради каких-то уроков наказывать свои прекраснейшие творения. И все это понимали, мои творения принимали это наказание, потому что за этим последует что-то невообразимо прекрасное. Это просто перевернуло весь мой внутренний мир, наконец-то я узрел в этой вашей одержимости с Джулианом что-то свыше. Но я как творец видел эту интимную нить, что связывает вас с Джулианом через тело посредника в виде скульптуры, и от переполняющих вас чувств я прямо задыхался, даже я, как бог был лишним в вашем мире! Джулиан прекрасен, береги его, такого как он, ты никогда больше не найдёшь.
Было что-то предупредительным в последних словах Ланже, но он волновался зря, путь, на который он ступил с Джулианом, был уже лишён всех терний и подводных камней, они видели свет и стремились к нему, несмотря ни на что. – Ты – великий человек и творец, я ценю твои советы и искренность. И я очень надеюсь, что твоя выставка произведёт фурор и даст избранным узреть твои посылы, которые настолько глубоко запрятаны, что лишь самые стойкие или созревшие к этому готовы будут погрузиться и уловить эту гармонию между красотой и безобразностью. – Помолчав немного, Райан напоследок спросил Ланже. – Если бы у тебя была возможность оживить свои скульптуры, ты бы это сделал?
Вопрос удивил Жана, но было заметно, что он сам когда-то задумывался об этом. После паузы он ответил. – Нет. Тогда бы я потерял контроль над своими творениями, тогда бы я перестал быть богом, и все наши неполноценности и недостатки давили бы на нас. Я не готов на это, не сейчас.
– А я готов, – улыбнулся лукаво Райан, запахивая осеннее пальто. – Мраморный Джулиан на пути к тому, чтобы вобрать в себя жизненную энергию, Жан, я на пути в рай, Джулиан