1 декабря в Царском Селе в государевом дворце скончалась фрейлина княжна Софья Ивановна Орбельяни. Несколько лет она была прикована к постели параличом и медленно угасала. Ее очень любила вся царская семья. Когда-то княжна была очень близка к государыне. Дружба царицы с Вырубовой и болезнь княжны оттеснили ее. С княжной как бы отходили в вечность последние воспоминания о тех годах, когда молодая, веселая, здоровая царица Александра Федоровна ездила с княжной верхом в Крыму, была свободна от «темных влияний». Все было, все прошло… «Еще одно верное сердце ушло», — сказала с грустью императрица. Императрица Мария Федоровна приезжала на панихиду из Петрограда. Царица Александра Федоровна с дочерьми присутствовала на панихиде, на выносе, на похоронах. 3-го все было кончено. Царица в то утро причастилась Святых Тайн. Было ясно, но холодно. Пятнадцать градусов мороза. Потом пошел снег.

3 декабря государь с наследником выехал из Могилева для осмотра войск гвардии. Эта поездка едва не стоила жизни наследнику. Еще накануне Алексей Николаевич простудился и схватил сильный насморк. 3-го от сильного чиханья началось кровотечение, продолжавшееся с перерывами весь день. Это было уже в поезде. В пути лейб-хирург Федоров признал положение опасным и вечером посоветовал государю вернуться в Могилев. Императорский поезд повернул обратно, а царице была послана телеграмма с просьбой приехать на 6 декабря, День ангела государя, в Могилев. Утром 4-го приехали в Могилев. Наследник очень ослаб. Температура 39 градусов. Федоров доложил государю, что считает необходимым немедленно везти больного в Царское Село. Государь съездил из поезда в штаб, и в 3 часа выехали в Царское Село. Днем температура спала, самочувствие улучшилось, но к вечеру жар поднялся. Силы падали, кровотечение не унималось. Несколько раз останавливали поезд, чтобы переменить тампоны в носу. Ночью положение ухудшилось. Голову лежавшего наследника поддерживал все время матрос Нагорный. Два раза мальчик впадал в обморок. Думали, что умирает. В Царское послали телеграмму, чтобы никто не встречал.

В 6 часов 20 минут утра больному стало лучше. Кровотечение прекратилось. В 11 часов утра поезд осторожно подошел к павильону Царского Села. Встретила одна императрица. Государь успокаивал ее, сказав, что кровотечение прекратилось, стало лучше. Царица спросила Жильяра, когда именно прекратилась кровь. Тот ответил: «В 6 часов 20 минут». — «Я это знала», — ответила императрица и показала полученную от Распутина телеграмму, в которой значилось: «БОГ ПОМОЖЕТ, БУДЕТ ЗДОРОВ». Телеграмма была отправлена Распутиным в 6 часов 20 минут утра.

С большими предосторожностями больного перевезли во дворец. Вновь открылось кровотечение. Сделали обычное прижигание железом, не помогло. Царица была вне себя от отчаяния. Бедный мальчик лежал белый, как воск, с окровавленной ватой у носа. Казалось, что умирает. Царица приказала вызвать Григория Ефимовича. Он приехал. Его привели к больному. Распутин подошел к кровати. Пристально уставился на больного и медленно перекрестил его. Затем сказал родителям, что серьезного ничего нет. Им нечего беспокоиться. И как будто усталый, он вышел из комнаты. Кровотечение прекратилось. Больной мало-помалу оправился. Естественно, что императрица приписала спасение сына молитвам старца. И вера в молитвы старца, вера в его угодность Богу еще более окрепла в ней. Она была несокрушима, как гранитная скала. В ней была вся сила Распутина.

Стояла настоящая северная зима. По вечерам мороз доходил до 20 градусов по Реомюру. Снегу было много. Однажды Кегрес, царский шофер, произведенный за войну в прапорщики, катал меня на окончательно сконструированном им автомобиле-санях. Мы летели целиной по снежному полю, преодолевая все сугробы.

Надо было видеть удивление останавливавшихся на дороге крестьян, когда наши сани-автомобиль пересекали дорогу и неслись по ровному полю, вдоль нее. На одном из заводов были заказаны двое автомобильных саней для его величества и такая же машина для моей части. После войны, уже во Франции, Кегрес, выросший в компаньона Ситроена, сконструировал по этому образцу машину, на которой победил Сахару.

В один из тех зимних вечеров меня посетил в Петрограде необычный гость — известный революционер В. Л. Бурцев. Горячий патриот, социалист, Бурцев, после объявления войны, стал на позицию: защищать родину и биться с врагом до победного конца. 3 сентября 1914 года он приехал в Россию и был арестован на границе. Тогдашние руководители Министерства внутренних дел Маклаков и Джунковский не понимали всей выгоды для правительства того приезда Бурцева, не понимали, как можно было его использовать. Его предали суду за прежние преступления, судили и по суду сослали в феврале 1915 года в Туруханский край. В августе того же года, благодаря заступничеству французского посла Мориса Палеолога перед государем, государь даровал Бурцеву помилование. Вернувшись из Сибири, Бурцев поселился в Твери, откуда наезжал иногда в столицу. И вот однажды вечером меня позвали к телефону на моей петроградской квартире. На мой вопрос «Кто говорит?» я услышал: «Владимиров».

— Какой Владимиров? Я не имею удовольствия знать вас, кто вы такой?

— Я Бурцев, Владимир Львович Бурцев, — послышался ответ.

У меня, знавшего Бурцева отлично по его революционной деятельности и по его литературным трудам, но никогда его не видавшего в глаза, как-то невольно вырвалось:

— Ах, это вы, Владимир Львович, здравствуйте, чем могу служить?

В постоянной борьбе с революцией как-то невольно становишься «знакомым» теоретически с ее деятелями, и при столкновении с ними в жизни на этой почве происходят довольно курьезные случаи. Бурцев хотел повидаться со мной. Я предложил ему приехать ко мне на ту самую квартиру, куда он мне телефонирует, через два часа, ровно в 8 часов вечера. Он, видимо, удивился и обещал приехать.

Повесив трубку, я невольно улыбнулся. Ко мне, к начальнику государевой секретной охраны, приедет Бурцев, и приедет без всякой конспирации, открыто. Чего не делает война и общий фронт против немцев. Взгляд упал на книжные шкафы, где целая полка была занята изданиями Бурцева: «За сто лет» и «Былое». Я перелистал «За сто лет», считавшуюся редкостью. Стал перебирать в памяти прошлое Бурцева. Вспомнил, как он уговаривал моего начальника Зубатова начать работать на революцию, против правительства. Вспомнил, как он, шеф красного розыска, пытался всегда все выпытать, узнать у собеседника. Как он выпытал ловко в свое время у Лопухина, что Азеф был шпионом. И т. д. Многое пришло на память. Надо быть осторожным. Что ему нужно?

Ровно в восемь в передней раздался звонок. Я открыл дверь. Встретились как старые знакомые. Я попросил гостя в кабинет, предложил кресло около письменного стола, сам сел на свое кресло