Эрколе смотрел на сноху, не веря своим ушам и глазам:

– Откуда в тебе такая деловая хватка?

Лукреция все же помогла ему усесться в кресло, укрыла большим плащом, чтобы не замерз, спокойно ответила:

– Я была губернатором Сполето, правила Пезаро, пока отсутствовал Джованни, и занималась светскими делами Ватикана, когда уезжал отец. Я могла бы помочь и вам, если позволите.

– Ты – губернатором?

Вместо ответа Лукреция просто протянула герцогу несколько бумаг. Он вгляделся в счета и распоряжения. Сама Лукреция все так же спокойно вернулась за стол и принялась что-то подсчитывать.

– Знаешь, о чем я сейчас жалею больше всего?

Не поворачивая головы, она усмехнулась:

– Что не назвали меня дочерью давным-давно?

Эрколе вздрогнул, все же она Борджиа, так угадать совершенно непредсказуемую еще минуту назад мысль мог только человек невиданной проницательности.

– Да.

Лукреция неожиданно даже для себя вдруг опустилась перед ним на колени, взяла старые холодеющие руки в свои:

– Но это никогда не поздно сделать.

В уголке глаза у герцога застыла слезинка. Не желая, чтобы она покатилась по щеке, он не моргал. Немного помолчав, Эрколе вздохнул:

– А теперь слушай меня внимательно. Я болен, очень болен, а Альфонсо далеко. Никто не знает часа своей смерти, я тоже. Если я умру до приезда Альфонсо, между братьями начнется свара за власть. Право Альфонсо они оспаривать не станут, но вот между собой Ипполито и Ферранте сцепятся обязательно. Ипполито поссорился с Папой, а Ферранте, напротив, подружился, дела Ровере непременно встанет на сторону своего крестника. Тогда будет война и с Альфонсо.

– Я уже отправила к Альфонсо письмо с просьбой вернуться как можно скорее, но послушает ли он меня?

– Что ты написала?

– Что вы очень больны.

– Послушает. Сейчас от тебя зависит очень многое.

– От меня?

– Да, дочь моя.

Лукреция вздрогнула от этого слова, но под пытливым взглядом старого герцога быстро взяла себя в руки.

– Если Альфонсо не успеет вернуться, ты должна помешать кому-то из братьев стать герцогом Феррары вместо своего мужа. Как это сделать, я не знаю. Но ты Борджиа, ты придумаешь. Это очень сложно, когда Папа на стороне Ферранте, а Альфонсо против твоего брата и тянется к ненавистной тебе Венеции. Повторяю, сейчас от тебя многое зависит. – Эрколе помолчал и вздохнул. – Они мои сыновья все трое, и я хотел бы дать по герцогству каждому, Альфонсо не лучший правитель, но и остальные двое тоже. Хотя теперь за правление я спокоен: если при Альфонсо будешь ты, то все в порядке. Ты понимаешь, как тебя будут соблазнять?

– Меня?

– Да. Папе нужен Ферранте в качестве герцога, он послушен воле Рима, и чтобы ты не мешала, тебе могут предложить развод с Альфонсо, найдя для этого повод, детей у вас нет. А потом выдать замуж за того же Ферранте. Но я не хочу войны между сыновьями, и того, чтобы Феррара была послушна Ватикану, тоже не хочу. Я не хочу, а выбирать придется тебе. Альфонсо обижал тебя, как и я. Ты вправе отказаться от него.

Лукреция задумчиво смотрела на колеблющееся пламя свечи, герцог не торопил с ответом.

– О разводе я не думала, но меры приняла. Обещал помочь маркиз Мантуанский. Дон Франческо Гонзага будет рядом с Феррарой на всякий случай. И подчиняться Риму Феррара тоже не станет. Не потому что там дела Ровере, а потому что неприятностей от Венеции может быть много больше, чем от Рима.

Эрколе прошептал:

– Где были наши глаза?

Губы Лукреции чуть тронула улыбка.

Она не стала говорить старому Эрколе, что тот плохо знает дела Ровере и сильно ошибается в своих предположениях. Новый Папа вовсе не собирался разводить Лукрецию с Альфонсо, чтобы выдать замуж за Ферранте, ему не нужна Борджиа вообще. Дела Ровере предпочел бы уничтожить и это «отродье Борджиа», если бы у него дотянулись руки. Хорошо, что маленький Родриго у Санчи, Лукреция надеялась, что Арагонская династия все же сумеет защитить мальчика.

А что касается брака Альфонсо, то здесь у Папы были совсем другие планы, он действительно предложил будущему герцогу Феррары развод с Лукрецией и взамен ее собственную внебрачную дочь Фелицию, то есть делал то, в чем с пеной у рта обвинял Родриго Борджиа.

Положение у Лукреции складывалось хуже некуда. Чезаре сидел в темнице, ради того, чтобы угробить герцога Валентино, договорились даже непримиримые враги – французы и испанцы, было ясно, что дни его сочтены, на свободу никто не отпустит. От Чезаре требовали передать Папе оставшиеся крепости Романьо, но он прекрасно сознавал, что, даже отдав рубашку с собственного тела, будет мешать новому Папе. Защитить сестру Чезаре, сам нуждающийся в защите, не мог, рассчитывать оставалось только на себя.

В Ватикане у власти смертельный враг Борджиа, в Ферраре его крестник Ферранте, Альфонсо далеко, да ему и не слишком нужна такая жена, а единственный защитник герцог Эрколе при смерти.

И все же Лукреция не сдавалась, она Борджиа, и пока есть хоть малейшая надежда, надо пытаться выкарабкаться, надо жить!

Альфонсо действительно успел вернуться, старый герцог, скрипя, протянул еще почти полгода.

О чем очень долго беседовали отец с сыном за закрытой дверью спальни, знали только они, но Альфонсо вышел непривычно задумчивый.

Впервые за столько лет брака он пришел в спальню к Лукреции не поздно вечером, чтобы тут же заняться сексом, а когда она еще не ложилась. Дел было много, и, намереваясь передать их мужу, Лукреция засиделась за столом. Почему-то вид пишущей жены вызвал у Альфонсо подозрение, хотя отец уже рассказал ему о том, как управляла Феррарой молодая герцогиня.

– Пишешь письмо Гонзаге, чтобы не приезжал?

Лукреция повернулась к мужу всем туловищем, окинула с ног до головы, усмехнулась:

– Такое письмо я уже отправила. А сейчас занимаюсь счетами, чтобы передать тебе дела.

Альфонсо хотел сказать, чтобы продолжала заниматься всем этим и дальше, но спросил почему-то другое:

– Влюбилась в маркиза Мантуанского?

На несколько мгновений повисло тяжелое молчание. Лукреция вдруг почувствовала, что если сейчас не даст отпор, то навсегда останется для мужа просто женщиной, рожающей, вернее, пытающейся родить детей. И никакая возникшая дружба со старым герцогом не поможет.

– Альфонсо, я твоя супруга и верна тебе во всем. Я не изменяла и не изменю. Но тебе нужно мое тело, а не душа, и кому принадлежит моя душа – только мое дело.

Серые глаза так твердо глянули в глаза Альфонсо, что жесткий д’Эсте, не считающий женщин достойными внимания нигде, кроме постели, первым отвел глаза. Но уже через мгновение натура взяла свое, он схватил Лукрецию за руку так, что та едва не закричала от боли, зашипел в глаза: