Наконец Лёля с неизбывной тоской произнесла:

– Такой большой дуб… Ну почему они не могут его поделить?

– Потому что, – начал отвечать Севка, – дуб – это древо мира, центр мироздания, обозначаемое руной «алатырь»…

– Сев, – тихо, но настойчиво перебила его Маша, – ты умный, да?

Севка, чувствуя подвох, надулся, но кивнул.

– Тогда, – еще тише сказала Маша, – ты должен знать, что такое риторический вопрос…

Севка надулся еще больше.

– Да если бы он был в два раза выше и в четыре – толще, – пробурчал Мишка, – они все равно из-за него бодались бы.

Лёля подошла и погладила дуб. Антоха не без ревности почувствовал, что старое дерево отозвалось – не звуком, не шевелением, а чем-то нутряным.

– Чувствует, дерево, – донеслось откуда-то сверху Васькино мурчание, – чье сейчас время…

Только сейчас до всех дошло, что цепь разорвана.

– И Русалки что-то не слышно, – с угрозой пробормотал Мишка. – Сейчас я кого-то по полосатой морде…

– Спокойно, – прокудахтала Русалка, но Мишка уже подпрыгнул, потянул за ветку…

…И всеобщему взору представилась удивительная картина: растянувшийся на ветке кот и прильнувшая к нему полуптица-полуженщина.

– Стучаться надо, – ничуть не смутившись, заявил кот.

А вот Русалка зарделась девичьим румянцем и сделала вид, что она тут так, просто пролетала мимо и присела передохнуть.

– Ой, – сказала Маша, – а мы думали, ты ее съел!

– Собирался, – лениво подтвердил Васька, – но тут такие дела… Вместе держаться надо! Сами понимаете…

– Погоди, – перебил его Антоха, – ты сказал что-то про время! Что дуб понимает, чье время сейчас!

– Так Лёлино! – ответила Русалка с таким видом, как будто сообщает всем известную вещь. – 22 марта ее время начинается!

А Лёля все стояла и гладила дуб.

– А давайте его распилим! – предложил Севка. – Половину белым, половину черным! Все справедливо!

– Отличная идея! – неожиданно бодро поддержал его кот. – Слышь, птичка моя, сколько его уже пилить пытаются? Тысячу лет?

Полуптица задумчиво глянула вверх, как будто там были написаны цифры, и ответила:

– Тысячу лет… и еще сто двадцать три года.

– Пили, брат! – торжественно объявил Васька и принялся точить когти о ветку.

Мишка, которому надоело держать оттянутую ветку, отпустил ее. Из кроны раздался возмущенный мявк – видимо, коту попало по носу.

– Если не пилить, – решила поддержать мысль Севки Маша, – тогда можно… рядом второй посадить! Одни в старом останутся, вторые в новый переберутся!

Все задумались. Что-то в этой идее было.

– Не равноценно, – с сожалением сказал Антоха. – Кто согласится поменять древнее древо на молодой дубок?

– Оба согласятся! – вдруг заявил Мишка. – Мы два дубка посадим! Чтобы по справедливости!

– А старый? – спросил Севка.

Мишка пожал плечами, всем видом показывая, что не может же он придумывать каждую мелочь.

– Будет нейтральной территорией! – решил Антон. – Местом для встреч и переговоров. Как думаешь, Лёль?

Но Лёля ничего не ответила. Она стояла, прижавшись к стволу щекой, и гладила его так, как будто навсегда прощалась с дорогим другом.

* * *

Когда делились, кто с кем пойдет договариваться, как-то само собой получилось, что все захотели пойти с Лёлей к Перуну, а к Паляндре – только один Антон. Он, в принципе, не возражал, но Севка, недовольно потеребив очки, все-таки решил к нему присоединиться. Как он пояснил, «для представительности».

Лёля повела Машу и Мишку наверх, втайне ожидая застать уже привычный кавардак, но там оказалось непривычно чисто. Причиной тому была усталая приветливая женщина, которая как раз заканчивала подметать крышу необычным веником. Он больше напоминал букет: затейливо переплетенные одуванчики, мать-и-мачеха, ландыши и даже чертополох. Увидев Лёлю, женщина смутилась и принялась оправдываться:

– Я с утра просто не успела прибраться… Ты уж прости, Лёлюшко-дитятко…

Эти извинения были прерваны неприятным голосом Перуна:

– Лада! Хватит перед ними спину гнуть! Не гости пришли, а просители!

Но добрая Лада все-таки поклонилась и, бормоча: «Вот и ладно, вот и ладушки…», скрылась в чердачном окне.

Перун выглядел повнушительнее, чем при вчерашнем разговоре, да и свита собралась более пышная: плечистый Ярило (все еще в занавеске, но в свежем венке); задумчивый старичок, который перебирал в руке, словно четки, цветы шиповника; смешливый мужичонка, который немедленно принялся строить Лёле с Машей то ли глазки, то ли рожи, и несколько полупрозрачных девушек с большими, как у цапель, крыльями.

Все они смотрели скорее добродушно, чем сердито. Даже Перун пыжился, кажется, больше для формы.

Лёля позволила себе перевести дух. «Похоже, – подумала она, – разговор будет не таким уж сложным». Наверное, он и был бы не таким уж сложным, если бы инициативу не взял на себя Мишка.

– Короче, так, – заявил он, выступив на шаг перед девочками, – из дуба вы уходите. Сегодня же. Мы вам новый дуб посадим – в нем жить будете!

Речь имела успех: у Перуна отвисла челюсть, Ярило и смешливый мужичонка схватились за оружие, а крылатые девицы принялись орать, как стая галок. Только старичок с четками улыбнулся:

– А и славно! Новый дубок! Свеженький… Зелененький… Почки… Желуди…

– Цыц, Симаргл! – гаркнул пришедший в себя Перун. – Тебе лишь бы с почками-цветочками своими возиться!

Ярило выставил перед собой копье. Смешливый – который теперь превратился в свирепого – потянул из ножен тяжелый меч. Мишку это не смутило.

– Если кто забыл, – сказал он почти ласково, – так я Бер!

Меченосец бросил на Ярилу вопросительный взгляд.

– Ага, Даждьбог, – неохотно признал тот. – Бер это… Только армия его далеко отсюда!

– А я позвать могу! – весело отозвался Мишка. – Я ведь теперь их новое имя знаю!..

На лицах у Перуна, Ярилы и Даждьбога проявилась сложная смесь эмоций. Коротко ее можно было бы описать так: «А вдруг не врет? Тогда мы влипли…» Крылатые спутницы Перуна, которые, судя по всему, не обладали глубоким умом, заклекотали еще больше. Лёля поняла, что пора спасать положение.

– Минутку! – она вскинула руки ладонями вверх. – Ничего страшного не происходит! Мы просто предлагаем вам с Черными разъехаться! Один молодой дуб получите вы, второй – они! Это просьба, понимаете?