После обеда мы проследовали обыкновенной местностью, то через какие-то равнины и реки, то через какие-то пологие холмы, но все это очень плодородное, по дороге, вымощенной по большей части каменными плитками, уложенными «клином»[573]. Потом проехали через Реканати, вытянутый город, расположившийся на возвышенности согласно складкам и очертаниям холма; а вечером прибыли в

ЛОРЕТО, пятнадцать миль.

Это маленький городок, обнесенный стеной и укрепленный из-за нападений турок, расположенный на ровном, немного возвышенном месте, напротив очень красивой равнины и довольно близко к Адриатическому морю, где находится Венецианская лагуна, и они утверждают, что в хорошую погоду через залив видны горы Склавонии[574]; в конце концов, это очень хорошее местоположение. Тут почти нет иных жителей, кроме тех, кто обслуживает все это благочестие, а это многочисленные хозяева гостиниц (хотя сами гостиницы здесь довольно неопрятны)

и многие торговцы, то есть продавцы воска, образков, четок, Агнцев Божих, Спасителей и прочего подобного добра[575], чего вполне хватает во множестве их прекрасных лавок. Я сам оставил там добрых полсотни экю. Священники, люди Церкви, орден иезуитов – все это собрано в большом, отнюдь не старинном дворце[576], который является также местопребыванием наместника, духовного лица, к которому обращаются по всякому поводу, а его самого облекли властью легат и папа.

Место поклонения – это маленький, древний и совсем невзрачный домик, сложенный из кирпича, скорее длинного, чем широкого[577]. В его головной части сделали перегородку, и в этой перегородке с обеих сторон железные двери, все это грубое, старое и без всякого богатого убранства. А в промежутке – железная решетка, которая занимает всю ширину от одной двери до другой, и через нее видно до самого конца этого домика, и этот конец, составляющий примерно пятую часть его величины, который держат закрытым, – это и есть главное святилище. Там наверху у стены видно изображение Богородицы, сделанное, говорят, из дерева, а все остальное так густо увешано дорогими обетами, из стольких мест и от стольких властителей, что до самого пола нет ни пяди пустоты, везде висят какие-нибудь пластинки из золота или серебра. Мне очень повезло, и я с огромным трудом смог отыскать местечко, чтобы с превевеликой милостью втиснуть туда свою табличку, на которой отчеканены четыре соединенные серебряные фигуры: Богородицы, моя, моей жены и моей дочери. А у моих ног в серебре вырезано: Michael Montanus, Gallus Vasco, Eques Regij Ordinis 1581; у ног моей жены: Francisca Cassaniana uxor; и у ног моей дочери: Leonora Montana filia unica[578]; и на этой табличке мы все в ряд на коленях, а Богоматерь – наверху и впереди. Помимо тех двух дверей, о которых я уже говорил, в этом приделе есть еще один вход, и ведет он туда снаружи. Так что, войдя через него в этот придел, я поместил свою табличку по левую руку напротив двери, которая находится в том углу, и оставил ее там, весьма своеобразно привязанной и прикрепленной. Я к ней велел приделать серебряное кольцо с цепочкой, чтобы за него повесить ее на какой-нибудь гвоздь; но они тут предпочитают и вовсе ее привязать. В этом тесном закутке домика имеется очаг, который вы видите, приподняв старые ниспадающие занавеси, которые его закрывают. Туда едва удается попасть, даже через дверь с надписью на табличке – она металлическая, с очень богатой отделкой, и перед ней еще имеется железная решетка – это защита, чтобы без дозволения наместника никто туда не входил. Среди прочих богатых даров тут оставили подношение некоего турка ради его редкости – он недавно прислал сюда свечу, доверяясь здешней Богоматери, поскольку оказался в самой крайности и, желая помочь себе, дергал за все возможные струны.

Другая часть этого домика, самая большая, служит часовней, в которой нет никакого дневного света, и имеет свой алтарь под решеткой у той перегородки, о которой я уже говорил. И в этой часовне нет никаких украшений, ни скамей, ни балюстрады, ни росписей или какого-нибудь ковра на стене, потому что она сама по себе является реликварием. Сюда нельзя проносить ни шпаг, ни какого-либо другого оружия, и тут не обращают внимания ни на ранг, ни на высоту положения.

Мы отметили в этой часовне нашу Пасху, что дозволяется не всем, потому что там имеется нарочно предназначенное для этого место из-за большой толпы людей, которые обычно там причащаются. В эту часовню постоянно набивается столько народу, что приходится с раннего утра наводить порядок среди тех, кто там занял место. Один немецкий иезуит отслужил для меня мессу и причастил.

Народу запрещено выковыривать что-либо из этой стены, а если и позволяют что-нибудь унести отсюда, то лишь на три дня. Это место прославлено бесконечным множеством чудес, о чем я ссылаюсь на книги; но тут произошло немало и весьма недавних, когда несчастье случалось с теми, кто из благочестия унес что-либо из этого дома, пусть даже с разрешения папы; и здесь рассказывают о маленьком кусочке кирпича, вынутом во время Тридентского собора[579].

Этот домик целиком заключен вовнутрь роскошной кубической постройки, которая подпирает его снаружи, богато отделанной прекраснейшим мрамором, который только можно увидеть, а увидеть доводится не так уж много более редкого и превосходного. Вокруг этого куба и над ним имеется большая красивая церковь с весьма красивыми приделами и надгробиями, и среди прочих – могила кардинала Амбуазского, которого там похоронил г-н кардинал Арманьякский[580]. Этот маленький куб, словно хор в других церквях[581]; однако хор здесь тоже имеется, но в углу. Вся эта большая церковь украшена картинами, росписями и надписями. Мы здесь видели много богатого убранства, и я удивлялся, что его здесь не видно еще больше, учитывая столь давно прославленное имя этой церкви. Думаю, что они переплавляют старые вещи и используют для других целей[582]. В деньгах эти пожертвования оцениваются в десять тысяч экю.