Но что это там? В тени между двумя зданиями она видит… ее. Она видит Лили. На ней голубое платье, то самое, в котором Бланш видела ее в последний раз. Выцветшее голубое платье похоже на блеклое летнее небо. Бланш не может разглядеть ее фигуру, она видит только синеву платья. Но это Лили, это точно она! Лили бежит, Лили летит. Лили исчезает, и Бланш хочет позвать ее, Бланш хочет, чтобы она вернулась. Но Лили должна бежать.

Бланш должна дать подруге этот шанс. Потому что Лили арестовали из-за нее.

– Ты!

Один из бошей возвращается. Он выволакивает Бланш за дверь, тащит ее вверх по лестнице. И вот впервые за несколько месяцев она выходит наружу. Там слишком светло, слишком просторно; нет ни потолка, ни стен, – и она чувствует себя такой беззащитной. Она не может впустить свежий воздух в свои больные легкие и задыхается, бьется, как рыба, которую вытащили из воды.

– Ты, – повторяет он, прижимая ее к кирпичной стене, заляпанной кровью. Пистолет снова у ее виска.

– Я еврейка, – снова шепчет Бланш. – Я еврейка.

– Оставь ее, – знакомый голос. Один из офицеров, который когда-то ее допрашивал, проходит мимо с папками в руках. – Оставь эту сумасшедшую суку. Она несет чушь. Пусть с ней разбираются американцы. Евреи в «Ритце»? Ха!

Они ушли. Все до единого. Только облако пыли напоминает о том, что они вообще были здесь.

Хотя… нет. Это неправда. Их следы повсюду. С окон свисают черные пауки нацистских флагов. Бумаги, их несгоревшие архивы. Алые, почти черные, пятна крови на стенах – там, где делали свое дело расстрельные команды. На земле тоже пятна. Они везде.

И люди… Или это призраки? Несколько желтых звездочек на полосатых тюремных робах. Этих девушек, когда-то хорошеньких, держали здесь для офицеров вместо того, чтобы отправить в лагерь. Вообще-то во Френе почти нет звезд; все желтые звезды уже не во Франции. Может, они уже не в этом мире. За исключением тех, кто, как она, скрывался у всех на виду, наблюдая за окружающим кошмаром в тишине, которая одновременно защищала и мучила.

Заключенные, спотыкаясь, выходят из зданий. Они похожи на лунатиков. Некоторые ползут на четвереньках – у них нет сил идти. Все щурятся от яркого солнечного света.

Бланш сейчас – такой же лунатик. Она делает несколько шагов туда, где мельком увидела голубое платье. Скользит взглядом по изможденным, покрытым синяками, осунувшимся лицам. Она ищет Лили.

И еще кое-кого. Хотя он в пятнадцати километрах отсюда, в отеле «Ритц».

– Клод! Клод!

– Аузелло?

Бланш останавливается, у нее кружится голова; кто-то лежит у ее ног. Этот кто-то раньше был человеком. Теперь он лишился руки; культя не перевязана и напоминает сморщенную черную палку. Глаза выпучены, фиолетовый рот распух так, что он едва может говорить. Голова была выбрита, но волосы начали отрастать – черные, жесткие. Он скрючился на земле, ноги явно сломаны; они раскинуты, как у марионетки. Бланш понимает, что он умирает.

Она наклоняется и обнимает его.

– Что ты сказал?

– Клод Аузелло? – Он замолкает; его дыхание так затруднено, что Бланш с трудом разбирает слова. – Ты… Бланш? – У него лихорадка. – Он… очень храбрый.

– Кто? – настойчиво спрашивает она. – Ты говоришь о Клоде?

Но он уже без сознания, а может, мертв. И Бланш должна оставить его. Пусть его похоронит кто-то другой. Ей нужно убираться отсюда, пока не вернулись нацисты.

Пленники, которые еще могут стоять, смотрят друг на друга с недоумением в покрасневших водянистых глазах. Впервые за долгое время никто не говорит им, что делать.

Они молча шаркают к воротам, которые распахнуты настежь. На гравии видны свежие следы шин. Женщина рядом с Бланш падает, но она не может ей помочь. Бланш переступает через нее.

Один раз она останавливается, чтобы стряхнуть деревянные башмаки. Они настолько велики Бланш, что мешают нормально передвигаться. Обернувшись, она в последний раз ищет то голубое платье. Ищет Лили.

Но Лили больше нет. Бланш убеждает себя, что она убежала далеко-далеко, туда, где будет в безопасности. Что она где-то спряталась и сейчас наблюдает, как они уходят, следит, чтобы немцы не вернулись. И что она найдет Бланш позже. Бланш вынуждена говорить себе это.

Потому что она должна идти. Она должна вернуться домой, в «Ритц».

К Клоду.

24 августа 1944 года

– Господин Аузелло, вам звонят.

Клод кивает, подавляя надежду, которую вызывают эти слова. Прошло уже несколько месяцев, и каждый звонок разочаровывал его. Нет никаких оснований думать, что на этот раз будет по-другому.

С другой стороны, сейчас все по-другому. Изменился отель, город, даже воздух – в нем разлито напряжение. Есть люди, которые очень остро чувствуют это. Такие, как его Бланшетт.

– Я отвечу. – Клод следует за портье (его зовут Франсуа, и он работает в «Ритце» недавно; когда боши захватили Париж, он еще учился в школе) по мраморному коридору к своему кабинету. Там установлен телефон, который – Клоду это хорошо известно – прослушивается немецкими гостями.

Но сегодня его гости, кажется, заняты другими делами. Что-то случилось. Несколько офицеров уехали вчера вечером, не заплатив по счетам. «Предъявите счет правительству Виши!» – рявкнули они. Клод вежливо поклонился и подтвердил, что так и сделает, хотя прекрасно знал, что у правительства Виши нет ни франка. Точнее, ни рейхсмарки.

Похоже, их всех ждет расплата. Если слухи верны и американцы уже на окраине Парижа, бошам придется ответить за свои преступления. Но Клод не может отделаться от мысли, что расплачиваться придется всем, кто выжил.

Он сжимает трубку, готовясь поднести ее к уху. Может, это всего лишь торговец рыбой, который хочет продать свой улов.

А может, все гораздо хуже.

– Алло! Это Клод Аузелло?

Голос в трубке – не тот, который он жаждет услышать. Звонит незнакомец. Это наполняет сердце Клода одновременно ужасом и надеждой.

И тут он слышит ее имя.

Клод вскрикивает, когда видит ее. Призрак женщины, прислонившийся к сломанному деревянному забору на обочине.

Узнав от Шанель, куда увезли Бланш, Клод стал приезжать во Френ; он был там бессчетное количество раз. Привозил закуски, вино, пирожные, шоколад. «Маленький подарок от „Ритца“», – всегда говорил он, срывая с корзины белое льняное полотенце и показывая деликатесы. Их всегда брали с жадностью.

А он всегда уезжал, не увидев ее, даже не убедившись, что она внутри.

Теперь, несмотря на царивший повсюду хаос (Клод слышал выстрелы, видел на проселочной дороге американский танк, натыкался на людей, которые бегали туда-сюда, не зная, что делать: праздновать, прятаться, сражаться?), он вскочил в один из грузовиков «Ритца» и как сумасшедший помчался в пригород. Ему сказали, что она добралась до дома примерно в километре от тюрьмы. Дальше она идти не могла.