Кингсли уже знал, что у полковника Хилтона где-то в миле за линией фронта, за пределами зоны поражения тяжелой артиллерии, на разрушенной ферме располагался штаб. Он устало тащился обратно по Менинской дороге, пока не нашел то, что искал. Уже близился рассвет, и полковник только что получил новости о нападении на окоп. Поэтому Кингсли здесь, к его удивлению, встретили как героя.

— Боже мой! Вы привели взвод домой! — сказал Хилтон, отдав ему честь. — Спасли жизнь одному из моих лучших офицеров. Отличная работа! Потрясающий успех! Я представлю вас к награде, капитан. Нет! Даже слышать ничего не хочу. Я абсолютно точно представлю вас к награде. Если вчерашняя работа не заслуживает медали, то я не знаю, за что ее и давать. Господи, мне сказали, что вы так разошлись, что внутренности вырывали у врага, молотили по нему топором! Вот какой надо подавать пример. Я всегда говорю своим парням: если патронов нет, а штык сломался, кусайте мерзавцев! Откусите немцу голову! И вы организовали отступление в заданном порядке под сильнейшим обстрелом, да к тому же вырывали немецкие сердца голыми руками.

— Вообще-то, сэр, я пытался найти улику, — ответил Кингсли.

— А? Что такое?

— Я расследую смерть виконта Аберкромби.

— Аберкромби? Я думал, было установлено, что он погиб в бою.

— О да, сэр. Было. И все же я этим занимаюсь.

— Ах вот как! — с понимающим видом ответил полковник.

— Оружие, которое было у капитана Эдмондса, раньше принадлежало виконту. Предполагается, что именно из этого оружия виконт был убит.

— В бою, — добавил Хилтон.

— Да, сэр, если хотите, в бою. Мне нужно знать, действительно ли это так, поэтому я пытался получить оружие. Однако в ходе битвы оно было потеряно, и мне пришлось доставать выпущенную из него пулю.

Кингсли полез в залитый кровью карман шинели и гордо достал пулю, вынутую из тела толстого немецкого повара. Несмотря на все сомнения и ужас предыдущих нескольких часов, Кингсли оставался самим собой, и его тщеславие и любовь к театральности по-прежнему требовали выхода. Он не удержался и устроил небольшое представление и был вознагражден тем, что полковник и другие присутствующие разинули рты от изумления и восхищения.

— Ну, будь я проклят! — наконец вымолвил полковник. — Я двадцать пять лет служу, но такую странную историю слышу впервые. Вы хотите сказать, что принимали участие в нападении на окоп, убивали немцев одного за другим и организовали чертовски хорошее отступление и одновременно проводили расследование?

— Да, сэр. Проводил.

— Ну и ну, думаю, самое время выпить за ваше здоровье.

Хилтон усадил Кингсли в кресло у стола с картами.

— Боюсь, шампанского нет, но есть сносный коньяк. Может, в такую погоду он даже лучше. Мы как раз собирались пропустить по одной. Для нас утро — это вечер. Мы тут все стали совами.

Кингсли взял стакан бренди и кусок тоста с сыром, который приготовил денщик полковника. Именно в этот момент у двери фермерского дома появился солдат, объявив, что один рядовой хочет видеть капитана Марло. Это был Коттон, денщик капитана Эдмондса.

— Прошу прощения, сэр, я шел за вами следом, — сказал он. — Пытался догнать вас всю дорогу, но вы уж очень быстро передвигаетесь. Мы подумали, что вы, возможно, захотите отведать кусочек, просто по-товарищески.

Солдат развернул небольшой конверт из непромокаемой ткани и достал кусок кекса.

— Капитан получил ранение, гарантирующее возвращение на родину, сэр, и говорят, что благодаря вам он будет жить. Все парни хотели сказать, как они вам благодарны, и мы клянемся, что никогда больше не будем называть полицейских так, как раньше.

— И как же вы обычно их называли, рядовой? — спросил полковник.

— Шлюхами, сэр.

— Ха-ха! Молодец! Отлично! Хотя лично я сказал бы, что дело обстоит как раз наоборот, потому что я терпеть не могу военных полицейских, но никогда не встречал шлюхи, которая бы мне не нравилась! Отлично, рядовой. Вы свободны.

Кингсли взял у денщика кекс:

— Спасибо, рядовой Коттон. Я очень тронут.

Куска кекса хватило на всех, и он отлично пошел под коньяк и сыр, как и обещал Эдмондс. Когда импровизированная вечеринка закончилась, Кингсли сказал, что был бы очень благодарен, если бы полковник ответил на пару вопросов.

— Конечно, конечно. Спрашивайте.

— Когда вы в последний раз видели Аберкромби живым?

— Я навещал его в Бориваже через два дня после того, как его туда увезли.

— Это было очень мило с вашей стороны, полковник. Вы навещаете всех своих раненых офицеров?

— Ну, стараюсь, знаете ли, стараюсь. К тому же он был очень озабочен своей кожаной папкой — она была с ним в передовом окопе, и он хотел получить ее обратно, поэтому я взял ее с собой.

— Вы знаете, что было в этой папке?

— Ну, бумаги, наверное.

— Вы не заглядывали внутрь?

— Господи, капитан! Как можно? Да, вы, сыщики, ужасно плохо думаете о людях. Как будто я стал бы рыться в чужих вещах.

— Когда он умер, в его комнате нашли только чистые листы бумаги.

— Ну, возможно, именно они и были ему нужны. Чистые листы. Я встречал случаи и постраннее, поверьте мне. Например, парни были убеждены, что создали восхитительные полотна, а потом оказывалось, что там две точки и клякса. Контузия очень влияет на сознание.

— Да, полагаю, вы правы, — согласился Кингсли, — хотя казалось, что он не очень сильно пострадал.

— Может быть, он хотел продолжить писать стихи.

— Стихов найдено не было, и медсестра, женщина по фамилии Муррей, утверждает, что он совсем бросил писать.

— Хмм. Ну, теперь-то уж точно.

Хилтон допил остатки коньяка.

— Да, дело и правда плохо, но послушайте, капитан, мне пора, идет бой и все такое. Не сомневайтесь, мы скоро снова окажемся в самой гуще. Я могу что-нибудь еще для вас сделать?

— Нет, не сейчас, полковник. Спасибо за то, что уделили мне время, и также за угощение.

— Ну, это вам спасибо за то, что привели отряд домой. Знаете, я говорил серьезно. Я упомяну вас в рапорте. Вы получите медаль, сэр.

Дорога в замок Бориваж заняла у Кингсли всю оставшуюся часть утра, и было уже далеко за полдень, когда он снова оказался перед прекрасным старым зданием. Он с удивлением понял, как же ему хочется опять увидеть Китти Муррей, и был разочарован, узнав, что в замке ее нет. Она уехала вместе с группой контуженых солдат на железнодорожную станцию, на ту самую, куда прибыл Кингсли по приезде на фронт.

— Она поедет с ними до Англии? — спросил Кингсли у санитара, которого встретил в главном зале.