И начала вспоминать, как медсестра смазывала мою кожу холодным вязким гелем. Она двигала туда-сюда датчик на холме живота. Сначала на экране появился размытый шарик. Потом изображение постепенно увеличилось, и я увидела тонкий изгиб позвоночника, маленький пенис. Ребенок грациозно махал ручками и ножками в подводном танце, хотя я совсем еще не чувствовала его движений. А мерцающий зеленый огонек в углу экрана, совсем не похожий на звезды, которыми мы любовались с Судхой в детстве летними ночами, — так билось сердце моего сына.

Ультразвуковое обследование всё изменило, сделав моего малыша настоящим.

Я знала, что Судха чувствует то же самое.

Встав с дивана, я направилась к гардеробному шкафу, откуда достала целый ворох свитеров. Пару из них я положила под голову и укрылась остальными. Я всё еще не могла ответить на вопрос, правильный ли совет дала я Судхе. И каковы будут последствия. Но постепенно мое дыхание выровнялось, а сердце стало биться спокойней. И в эту минуту, в мою голову проскользнула идея, мой малыш надумал ее, и она была так же совершенна, как и он.

Судха должна приехать вместе со своей дочерью в Америку. Почему нет? Она сможет здесь шить одежду для индийских женщин и, может быть, откроет магазин, о котором мечтала. Она сможет жить в своей собственной квартире-студии на нашей улице и не будет ни от кого зависеть. Каждый день после обеда я буду приезжать к ней с сыном, чтобы он играл с дочкой Судхи. Они вырастут вместе и станут так же близки, как и мы с Судхой. И мы дадим им имена, которые идеально сочетаются: Прем — бог любви и Даита — возлюбленная.

— Прем и Даита, — шептала я вслух. — Прем и Даита — дети, которых будут любить, как никто и никогда не любил детей.

Завтра я обдумаю все детали: как организовать их приезд, какие им понадобятся визы, сколько они будут стоить. Я могу устроиться на работу и откладывать деньги на билеты, и тогда мне не придется просить у Сунила ни единого пенни. Завтра я пойду в библиотеку колледжа, в которой нужен помощник. А Сунилу я ничего не расскажу. Это будет мой секрет, мой и моего малыша.

«Завтра», — шептала я себе, улыбаясь в темноте.

Но было еще что-то, о чем я забыла, о ключевом элементе во всем этом уравнении, без которого результат окажется неверным. Было какое-то смутное предчувствие беды, которое придавало моему триумфу легкий оттенок горечи. Но я была слишком измотана, чтобы до конца понять, что же беспокоило меня в этой идее.

Последнее, что я успела представить себе, перед тем как нырнуть в тягучий сон — изумление на лице Сунила, когда он увидит билеты на самолет.

Я стояла, неловко наклонившись над железным сундуком, пытаясь впихнуть еще пару полотенец, а потом навалилась на крышку всем весом. Наконец сундук, скрипнув, с неохотой закрылся, а я выпрямилась со вздохом облегчения. Я вытерла пот с лица и потерла поясницу, которая болела не переставая всю последнюю неделю. Я ощущала не только физическую боль — я чувствовала, как сжимается сердце, когда смотрела на опустевший дом, где рабочие разбирали и переносили в грузовик остатки мебели, которую мы забирали с собой: две кровати с балдахинами, небольшой обеденный стол и буфет. Сегодня мы переезжали в нашу новую квартиру. И сегодня же строительная компания должна была начать снос здания — я не могла больше называть его нашим домом, — после чего начать строить на его месте дом из двадцати четырех квартир.

Это был конец целой эры, образа жизни нескольких поколений. Никогда больше нам не доведется посидеть на крыше, покрытой мхом, в то время как Пиши смазывала мне волосы маслом и рассказывала истории о временах своего отца. Никогда больше мы не сможем собрать цветы жасмина для гирлянды на алтарь пуджи. Никогда я не вдохну пыльный запах комнат, резко распахнув дверь, не почувствую загадочного духа предыдущих поколений, которые жили в нашем доме много лет назад.

Даже я — невестка, сбежавшая из дома мужа и ставшая причиной таких серьезных изменений в наших жизнях, чувствовала себя опустошенной, а что уж говорить о мамах.

Но когда я вышла в коридор, то стала свидетельницей не трагедии, а театральной драмы. Моя мать, стремительно сбегая вниз по лестнице, кричала рабочим, чтобы они поаккуратнее обращались со шкафом из красного дерева, когда будут грузить его в машину.

— Сингх-джи, Сингх-джи! — услышала я крик. — Ты готов? Я должна быть в квартире до того, как рабочие привезут мебель, иначе они обязательно поставят всё не туда.

Тут в коридор вытащили огромный сундук, а следом появились Пиши и Рамур-ма с охапками ненужных вещей, потому что уже приехал грузовик от Сестер-благотворительниц.

Раздался телефонный звонок. Звонили Гури-ма, чтобы сообщить, что наша старинная мебель успешно продана на аукционе и нам скоро пришлют чек. Они даже смогли продать наш автомобиль, так как один джентльмен очень интересовался старыми моделями. Гури-ма кивала головой и быстро записывала цифры. Глядя на нее, казалось, что она помолодела на несколько лет. Во многом, благодаря успешной операции, которую провели два месяца назад, но мне казалось, что она преобразилась сразу же, как решила продать дом.

— Думаю, мы будем очень счастливы на новом месте, — сказала она мне, повесив трубку. — Обязательно хорошенько отдохни после обеда, потому что вечером тебе предстоит заняться украшением нашей новой квартиры.

И, помахивая блокнотом, она побежала к выходу со словами:

— У нас хватит денег, чтобы купить очень симпатичную кроватку для нашей малышки, и ты должна будешь решить, где ее поставить.

«Как нелепо, — сказала я дочери, с которой уже давно вела длинные разговоры, — мы так цепляемся за старое, даже не подозревая, какое обновление привносят в нашу жизнь перемены. Как ветер, дующий с Ганга, они выдувают всю пыль, скопившуюся в голове».

Моя мудрая дочь согласилась со мной, кивая головой. Моя малышка, чья жизнь оказалась разделенной надвое в этой борьбе между новым и старым, — она уже была намного мудрее, чем я. «Разве не глупо, — добавила она, — что иногда то, чего мы так долго боимся больше всего, оказывается самым прекрасным, что только могло с нами случиться?»

Я думала о последних днях прошлой недели, когда из суда пришли бумаги, касающиеся развода. Я смотрела на восковую печать, которая, по иронии судьбы, была такого же цвета, как синдур замужней женщины, и боялась вскрыть ее. Самое позорное, что могло случиться с женщиной, полный крах. Так, по крайней мере, все говорили мне с самого детства. Я всё ждала, что меня накроет волной отчаяния, но этого не случилось. Да, я испытывала страшную усталость и сожаление. Я так старалась полюбить своего мужа и его родственников, быть хорошей женой. У меня было такое чувство, словно все эти годы я толкала в гору огромный камень, а когда остановилась, он с грохотом скатился вниз. Но вместе с горечью я испытала огромное облегчение, а в душе затеплилась маленькая надежда. Я размашисто поставила внизу бумаги свою подпись и сама удивилась, улыбнувшись. Мы начинали всё с чистого листа — моя дочь и я. И теперь никто не навязывал нам никаких ролей, мы могли стать кем только захотим.