— И когда это я вскрывал твои письма? Когда это я вел дневник? Дневник! Когда появлялся на похоронах в рабочем комбинезоне? Выпускал корову пастись на кладбище? Какая это моя тетка находится в приюте для бедных? И когда я бросал кому-нибудь в лицо жаркое? И с каких это пор вы питаетесь одними яйцами и фруктами?

— Это все неправда, отец, — рыдала миссис Тейлор. — Более заботливого мужа и отца и представить себе нельзя!

— И разве ты сама не попросила купить тебе на Рождество галоши?

— Попросила, конечно, попросила. И мне в них было так тепло и сухо.

— Тогда к чему все это вранье?! — торжествующе воскликнул Сайрус, окидывая взглядом комнату. Его глаза встретились с глазами Энн, и вдруг случилось невероятное. Сайрус ухмыльнулся. У него даже появились на щеках ямочки. Эти ямочки совершенно переменили его лицо. Он поднял стул, поставил его на место и сел. — Знаете, доктор Картер, у меня действительно есть одна очень неприятная привычка: когда меня рассердят, я долго на всех дуюсь и отказываюсь разговаривать. Но ведь у каждого есть какой-нибудь недостаток — у меня вот такой. Зато только один. Ну ладно, мать, хватит плакать. Я признаю, что получил по заслугам. Вот только про вышивание не надо было вспоминать. А тебе, дочка, я всегда буду благодарен за то, что ты одна замолвила обо мне доброе слово. Скажите, чтобы Магги подмела осколки… Вы все, конечно, счастливы, что эта чертова ваза наконец-то разбилась… Ну, где там десерт?

Энн никогда бы не поверила, что вечер, начавшийся так ужасно, может так хорошо кончиться. Сайрус превратился в превосходного, веселого и приветливого хозяина. И видимо, не стал сводить с детьми счеты и потом. Через несколько дней Трикси пришла к Энн и сообщила, что наконец-то набралась духу сказать отцу про свое обручение с Джонни.

— Ну и что, он очень сердился?

— Нет… он нисколько не сердился, — со смущенным видом призналась Трикси. — Фыркнул и сказал: «Наконец-то! Сколько можно морочить девчонке голову? Два года ходил вокруг да около, отпугивая других женихов». По-моему, ему просто неловко опять впадать в молчанку, когда с той не прошло еще и недели. А вообще-то папа прелесть что за человек.

— По-моему, он гораздо лучше, чем вы того заслуживаете, — сурово заключила Энн. — Ну что вы несли тогда за обедом, Трикси?

— Ты сама начала. И Хью поддал жару. Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается… Уже одно то, что мне больше никогда не придется стирать пыль с проклятой вазы, уже счастье.

Отрывок из письма Энн Джильберту, написанного две недели спустя.

«У нас объявили о помолвке Эсмы с доктором Ленноксом Картером. Местные сплетники считают, в тот роковой вечер он решил, что ее необходимо защитить от отца и родственников и, возможно, даже от друзей. В нем, видимо, взыграли рыцарские чувства. Трикси утверждает, что Эсма всем обязана мне, и, возможно, в какой-то степени это правда, но больше я никогда в жизни не отважусь на подобный эксперимент. Такое чувство, будто ухватила молнию за хвост.

Честно говоря, я до сих пор не пойму, какой бес в меня тогда вселился. Может быть, сказалась моя ненависть к Принглам и их самодурству. Но сейчас это все позади и почти забыто. Многие в городе до сих пор не могут понять, как мне удалось победить Принглов. Мисс Валентина Куртлоу приписывает победу над Принглами моему обаянию, а жена пастора считает, что Господь услышал ее молитвы. Кто знает, может, это и так.

Вчера мы с Джен Прингл шли вместе домой из школы и непринужденно болтали о чем угодно, кроме геометрии. Разговоров об этом предмете мы избегаем. Джен знает, что я не очень хорошо разбираюсь в геометрии, но это уравновешивается известными мне сведениями о капитане Майроме Прингле.

Я рада, что и Эсма, и Трикси нашли свое счастье. Поскольку я сама так счастлива в любви, я проявляю живой интерес ко всем влюбленным — это не любопытство, это желание всем им помочь и умножить счастье на земле.

На дворе все еще февраль, но я уже начинаю предвкушать, как через несколько недель начнется весна… а потом придет лето… и летние каникулы… и я опять окажусь в Грингейбле… Вокруг меня будут залитые солнцем луга Эвонли… и залив будет серебриться на восходе, синеть сапфиром в полдень и рдеть рубином на закате… и я увижу тебя.

Мы с Элизабет строим обширные планы на весну. Оказывается, у нас с ней совпадают дни рождения, и при этом открытии Элизабет вся зарделась от счастья. Румянец так ее красит! Обычно она чересчур бледненькая, и молоко что-то не улучшает цвет ее лица. Ее щечки разгораются прелестным розовым цветом только после наших свиданий с предвечерним ветерком. Однажды она очень серьезно меня спросила: «Мисс Ширли, еслия каждый день буду протирать лицо пахтой, у меня станет, когда я вырасту, такая же замечательная молочно-белая кожа, как у вас?»

Пахта в этих краях, видимо, считается самым надежным косметическим средством. Я обнаружила, что ею не гнушается и Ребекка Дью. Она взяла с меня клятву не говорить ничего вдовам, иначе они ее засмеют: в эдаком-то возрасте вздумала молодиться! Боюсь, что бесчисленные секреты, которые я ношу в груди, состарят меня раньше времени. Интересно, а не попробовать ли мне прикладывать пахту к носу — вдруг она сведет веснушки? Кстати, сэр, а вы-то заметили, что у меня замечательная молочно-белая кожа? По крайней мере, вслух вы этого ни разу не высказали. Да, а известно ли вам также, что я сравнительно красивая? Оказывается, это так.

— Скажите, что чувствует красивая женщина, мисс Ширли? — спросила меня на днях Ребекка Дью, когда я надела свою новую шляпку с бежевой вуалью.

— Мне самой хотелось бы это знать, — улыбнулась я.

— Но вы ведь и в самом деле красивая женщина, — заявила Ребекка Дью.

— Ребекка, я не ожидала, что ты способна надо мной насмехаться, — укоризненно сказала я.

— Да я и не думала над вами насмехаться, мисс Ширли. Конечно, вы красивая… сравнительно красивая.

— Сравнительно?!

— Посмотритесь в зеркало, — сказала Ребекка Дью. — По сравнению со мной вы красавица.

Ну, этого я отрицать не стала.

Да, вернемся к Элизабет. Как-то ненастным вечером, когда ветер жутко завывал на нашей Аллее Оборотней, мы вместо прогулки пришли с ней ко мне в комнату и нарисовали карту сказочной страны. Элизабет сидела на моей голубой подушечке, чтобы ей было удобнее рисовать, и походила на маленького серьезного гнома.

Мы еще не закончили нашу карту и каждый день к ней что-нибудь добавляем. Вчера вечером мы нарисовали дом Снежной Ведьмы, позади которого изобразили холм с тремя вершинами, заросший вишнями в цвету (кстати, Джильберт, я хочу, чтобы возле нашего с тобой дома тоже росли дикие вишни). Разумеется, на карте изображено Завтра — к востоку от Сегодня и к западу от Вчера. И у нас полно стран разного времени: страна Времени Таяния Снега, страна Долгого Времени, страна Короткого Времени, страна Старых Времен, страна Молодых Времен — потому что если есть старые времена, то должны быть и молодые; страна Горного Времени — это так завлекательно звучит; страна Ночи и страна Дня; есть страна Рождества; страна Потерянного Времени — потому что его так приятно найти снова; страна Быстрого Времени и страна Медленного Времени, страна Прощального Поцелуя, а также страна Незапамятных Времен — красивее этой фразы вообще нет ничего на свете. И по всей карте у нас нарисованы маленькие красные стрелки, которые показывают путь во все эти страны. Ребекка Дью считает, что я впала в детство, но, Джильберт, я не хочу, чтобы мы когда-нибудь стали слишком взрослыми и слишком мудрыми, слишком старыми и слишком глупыми для игры в сказочную страну.