повод противоречивым толкованием». Тогда же по инициативе Красикова, «во избежание всяческих неясностей и недоразумений», комиссия получила свое историческое наименование: «8-ой отдел Народного комиссариата юстиции». Возглавил отдел сам Петр Красиков. На том же заседании по инициативе Рейснера было постановлено привлечь к работе комиссии «экспертов или сведущих лиц». Названы были фамилии Громогласова, Галкина, Агеева, Мельникова и Проханова. Следует кратко рассказать о людях, которых большевики желали видеть в качестве экспертов по проведению в жизнь Декрета о свободе совести.

Известный канонист и историк профессор Илья Громогласов был изгнан из Московской духовной академии за либеральные, или, как тогда говорили, «прогрессивные взгляды», в 1911 г. Громогласов был типичным дореволюционным «обновленцем». После Февральской революции он был восстановлен в должности. Будучи членом Поместного собора, Громогласов все свои силы и знания канонов использовал для защиты Церкви от надвигающихся репрессий. В 1922 г. профессор принимает священнический сан, затем следуют аресты, тюрьмы, ссылки и как итог расстрел в 1937 г.

Священник Константин Агеев был одним из самых известных столичных священнослужителей, принадлежал к дореволюционному «обновленчеству» и кроме общественно-церковных вопросов занимался творчеством Константина Леонтьева. Агеев, один из наиболее активных членов Поместного собора, резко выступал против политики большевиков, пропал без вести в годы Гражданской войны и, по некоторым данным, был расстрелян в Крыму в 1921 г.

Федор Мельников был крупным деятелем старообрядчества и известным духовным писателем, редактировал старообрядческие газеты «Утро» и «Народная газета», значительную часть своей жизни при большевиках провел в подполье в Сибири. Смог нелегально эмигрировать в Румынию, где умер в 1960 г.

Иван Проханов был видным деятелем русского протестантизма, председателем Союза евангельских христиан. Вначале Проханов вполне лояльно отнесся к большевикам. «Идеал Проханова, хотя и подкрепленный библейскими цитатами, мало отличался от других коммунистических утопий», — пишет современная исследовательница Т. Никольская. Но впоследствии, когда большевики перестали заигрывать с так называемыми «сектантами», Проханов был вынужден эмигрировать, он просто не вернулся в Советскую Россию, где у него остались дети. В своих воспоминаниях, совершенно не интересных и пустых, написанных в эмиграции, он положительно оценивал декрет, считая, что «низвержение православной церкви было значительным достижением, главной базой религиозной свободы».

Как видно, в комиссариате хотели привлечь к работе деятелей в основном либерально настроенных, так или иначе подвергавшихся репрессиям в старой России. Однако из этой затеи ничего не вышло, очевидно, потому, что наверху, в самом правительстве, не были заинтересованы в таком диалоге, да и в самом восьмом отделе считали, что Церковь становится главным идеологическим врагом новой власти. Это видно из протокола другого заседания комиссии от 19 мая 1918 г., когда разговор шел о противодействии церковным инициативам, принятым на Соборе в связи с декретом.

Священник Галкин признал, «что лишение религиозных сообществ прав юридического лица хотя и грешит против юридической стройности, но теперь, в период борьбы, этого права предоставлять религиозным сообществам нельзя на политических основаниях». Красиков считал, что Церковь, «безусловно, враждебна Советской власти. Это враги, с которыми надо бороться, и поэтому никакие послабления п. 12 и 13 декрета нельзя допустить» (п. 12 лишал Церковь юридического лица, п. 13 объявлял все церковное имущество «народным достоянием»). Рейснер полагал, что у Церкви нужно взять «ее орудие — организацию». Власть Церкви он сравнивал «со спаиванием алкоголем, которое всегда наказуемо».

Видно было, что сотрудники комиссариата были решительно настроены и ни на какой компромисс с Церковью идти не желали. Летом 1918 г. даже возникла идея создать отдельный комиссариат по религиозным делам, в архиве сохранилась бумага — инструкция, в которой были сформулированы функции и задачи предполагаемого комиссариата.

Одной из задач комиссариата было «направить все силы к расколу, указывая на противоречие интересов низшего духовенства и высшего». Уже тогда медленно вызревал план раскола изнутри Православной Церкви. Еще один удар по духовенству был нанесен 10 июля 1918 г., когда была принята Конституция РСФСР. В ней, согласно п. 65 гл. 13, «монахи и духовные служители церквей и религиозных культов» полностью лишались избирательных прав, становились так называемыми «лишенцами». Этот дискриминационный пункт действовал вплоть до принятия Конституции 1936 г.

Брак и развод

Сразу после победы Февральской революции в столице в Технологическом институте (в Техноложке — как институт называли в городе) сложился местный революционный центр, который начал претендовать и на судебные функции. Военной комиссией Временного комитета Государственной Думы и комендантом Московского района был назначен Тарасов-Родионов, который заседал в здании Техноложки. Впоследствии он вспоминал, что к нему обратилась одна женщина с просьбой развести ее с мужем. К вопросу о разводе он отнесся серьезно, потребовал от женщины представить ему злополучного мужа. Очевидно, муж на него произвел отрицательное впечатление, и он оформил развод. «И женщина, — писал он, — уходила с лучезарно-счастливым лицом». На постановлении о разводе была печать «Общества взаимопомощи студентов-технологов».

В данном случае Тарасов-Родионов не врал, как многие мемуаристы. О том, что в Техноложке так легко развестись, появилась даже статья в прессе и, по сообщениям газеты, женщины, мечтающие о разводе, «гуськом потянулись» в Технологический институт. Конечно, наивно объяснять, что бумажка о разводе даже с печатью ничего не значила, официально развод мог только оформить Святейший Синод Православной Церкви.

Уже вскоре после Октябрьской революции новая власть выпустила Декрет о гражданском браке. В данном случае имеется в виду первоначальное, не современное значение этого термина. Если сейчас считается «гражданским браком» состояние, когда пара живет вместе без регистрации своих отношений, то тогда это называлось просто «сожительством». К тому времени были три формы гражданского брака.

Во-первых, «вынужденный» гражданский брак, когда церковь отказывает в заключении брака по причине, например, иноверия одного из брачующихся.

Во-вторых, «факультативный» гражданский брак, когда один или двое из брачующихся желают заключить брак без содействия церкви.

В-третьих, «обязательный» гражданский брак как обязательная форма заключения семейного союза по законодательству данного государства. После этого брачующиеся могут по желанию освятить свой брак в церкви.

Большевиками был введен третий вариант гражданского брака — «обязательный», который сохраняется и сегодня. Хочется еще раз подчеркнуть, что к современному «гражданскому браку» тот брак не имеет никакого отношения; в советском законодательстве это называлось «браком фактическим», в отличие от гражданского брака - «брака зарегистрированного».

Впервые в России возможность не венчанного в официальной церкви брака появилась в 1874 г., и это касалось старообрядцев. Желающий узаконить свой брак должен был объявить в местном полицейском управлении, в волостном правлении, что он вступает в брак. Вслед за этим полицейские органы должны были выставить объявление на видном месте, чтобы любой мог