Не смотря на это, в самолёт я успел первым загрузиться и устроился с лайками у кабины. Те немного дрожали, хотя и имели опыт полётов, но не устраивали истерики, как это было в первый раз, просто ко мне жались. Сам Волк был звездой на аэродроме не меньше чем я. И сюда свежая пресса прибыла, а на фото был и Волк, не полностью, краем в кадр попал, но узнать его характерный окрас морды было реально, да и я подтверждал, что именно он тогда со мной был. Поэтому его изрядно затискали. Даже капитан Веретенников, лётчик этого транспортного самолёта, когда мы ужинали в столовой, подарил ему кость из своего супа. Подумаешь, повара его мозговыми костями чуть не завалили, они на пару с Баламутом ими хрустели. Да и мне повара на дорожку помогли, сухарями там, пару банок тушёнки сунули. Молодцы, одним словом. Не то чтобы мне нужно было, но взял, не огорчать же хороших людей. Мне нравилась поговорка: дают — бери, бьют — беги.

Всего в салон втиснулось одиннадцать командиров в разных званиях, ниже капитана никого не было, ну кроме борт-стрелка, что висел в своей люльке, и пожалуй штурмана, он лейтенантом был. Потом несколько опечатанных мешков, как я понял один из командиров, был сопровождающим, наверняка это тот, что с «ППШ» в салон вошёл да и устроился к ним поближе. Потом была тряска во время разгона и вот мы поднялись в воздух. Как хорошо. Летели недолго, буквально через несколько минут совершили посадку на затемнённом аэродроме возле Новороссийска. Оказалось, из трёх генералов в наличии было два, мы за третьим залетели. Тут дозаправились, топлива должно хватить, тем более были запасные подвесные баки и наконец, взлетели с двумя дополнительными пассажирами. Притиснув Баламута к стене, я устроил голову на вещмешке и просто уснул, накрывшись одеялом. Холодно было, но тулуп с пола убирать я не стал, в салоне было в принципе тепло, а на тулупе лежать мягче. А так валенки на мне, ватные штаны тоже, свитер, безрукавка из хорошо выделанной овечьей шкуры имелись, треух, ну и одеялом накрылся, по бокам лайки греют. Не замёрзну.

Вот пробуждение мне совсем даже не понравилось. Грохот и тряска. Взвизгнул Баламут. Резко сев, я быстро осмотрелся часто моргая. Однако остатки сна улетучились мгновенно, когда стал заполошно стрелять борт-стрелок. Тут снова что-то грохнуло, и гул моторов стал слышится как-то по-другому. Готов поклясться мы летим на двух моторах, да и подозрительные отсветы в левых иллюминаторах намекают, что крыло горит. Тут ещё стрелок не унимался и палил не переставая.

Сообразив, что мы снижаемся, правый мотор работал со странными перебоями. Я выдернул из-под лаек тулуп, и стал в него облачаться, застегнув ушки треуха под подбородком. Если уж нам предстоит жёсткая посадка, то лучше подготовиться и одеться поплотнее, чтобы уберечься от травм.

— Блин, надо было в хвосте устраиваться. Если врежемся во что при посадке, вся эта масса в салоне на меня по инерции полетит, — пробормотал я себе под нос, шустро застёгивая пуговицы тулупа.

Осмотрев салон, который совмещала аварийная лампа, огонь за иллюминаторами, похоже, погас, да и стрелок не палил, видимо немцы, что нас атаковали, потеряли нас в темноте, я понял, что в хвост мне через этот бардак просто не перебраться. Раньше грохнемся. Открыв дверь в кабину, я увидел, что пилот пытается завязать узел на забинтованной голове штурмана, тот без сознания был, лишь голова покачивались в такт движениям самолёта. Перехватив у него края бинтов, я ловко завязал узел, и не крепко и неслабо, чтобы не спал, в самый раз.

— Падаем? — спросил я у пилота.

Тот молча кивнул и, посмотрев на правый мотор сказал:

— Недолго протянет. Немцы с хвоста зашли, видимо с земли навели, мы минут двадцать назад Курск пролетали стороной, одним заходом сразу очереди дали и в стороны разошлись. Один мотор подожгли и второй зацепили, на третьем не вытянем, перегружены. Ещё километров десять и всё, грохнемся. Ищу место для посадки.

— Ни фига себе у вас маршрут? — изумился я. — Можно же было облететь нашими тылами, с дозаправками.

— Ты это генералам скажи, которые так торопятся. Решили раз у нас «Юнкерс», то за своего примут. Три раза принимали, а тут раз, и не приняли. Летели практически по прямому маршруту, а сейчас в глубине немецких тылов. Скажи там, чтобы держались, кажется, я неплохое поле вижу. Леса сплошные вокруг, похоже, это единственное подходящее для посадки место.

— Понял, сейчас скажу.

Прокричав в салон, что сейчас будет посадка, я отгородился ото всех вещмешком, положив чехол с винтовкой на пол, прижал к себе обоих псов, и стал ждать удара. Как такового его не было. Ну да, потрясло изрядно, покидало туда-сюда, но пробороздив длинные борозды в снегу, мы совершили вынужденную аварийную посадку сев на шасси. Один из генералов тут же стал командовать, однако порядка от этого не стало, крики, гомон, вопли, стоны раненых, так что, подхватив вещмешок, устроив его за спиной, в одну руку винтовку, в другую руку ошейник Волка, Баламут за нами двигался, ну и направился к дверям, которые пытались выбить двое командиров. Похоже, их заклинило, одна из пуль с истребителей попала в замок. Двигаться было сложно, дважды с ног сбивали, паники хватало, и один раз сам поскользнулся в пролитой крови. Но когда дверь с хрустом выбили, одним из первых оказался у створки и вывалился на мокрый лёд. Лёд?

— Бежим! Это озеро, самолёт тонет! — заорал я и, вскочив на ноги, отбежал в сторону на сухое место.

Теперь мне был понятен тот странный треск, что продолжался даже когда самолёт замер. Я его поначалу принял за потрескивание остывающего металла, схоже было, но нет, это трещал лёд. Штаны, тулуп на груди и валенки были мокрыми от воды, а вокруг минус двадцать стояло. Мой крик услышали, самолёт действительно своим весом продавливал не успевший хорошо промёрзнуть на большие глубины лёд. А что, сейчас только начало декабря. Почти сразу большая часть пассажиров покинули самолёт, некоторые встав цепочкой, в воде по щиколотку, стали передавать мешки с документацией. Отойдя в сторону, я подошёл к экипажу. Все трое, включая борт-стрелка, были тут. Штурман пришёл в себя. Бесцеремонно отстегнув планшет, я достал карту и осмотрел её. Помощь штурмана пришла во время, я смог определится с нашим местоположением. Это лесное озеро, имевшее вытянутую форму, на карте значилось.

— Понятно, мы в заднице. До линии фронта почти сто километров.

И тут я засмеялся. Не ожидавшие этого лётчики вытаращили на меня глаза.

— Да я просто подумал, что за то чтобы меня закинули к немцам в тыл, я подарил полковнику трофейный пистолет.

— Ну хоть чувство юмора у тебя есть, — усмехнулся Веретенников.

— Оно у меня всегда было, — отмахнулся я и, свистнув псов, да они и так не далеко были, направился к большой группе пассажиров. Там, похоже, шёл серьёзный диспут, доходивший до криков.

Не успел дойти, как и всех других меня отвлёк шум и хруст льда, самолет, наконец, проломив до конца лёд начал тонуть. Вот он ненадолго задержался, крылья удерживали, но одно почему-то надломилось и, задрав второе, тот ушёл вниз, мелькнув напоследок хвостом. Глубина приличная, я даже удивлён. А вот крыло с гревшим ранее мотором осталось на льду и не тонуло, видимо так и вмёрзнет в него. Как я понял, борт успели полностью выгрузить, даже пулемёт стрелка сняли. Тот так с ним в обнимку и ходил с сидором забитым запасными лентами. А так гора груза из салона была складирована недалеко от группы командиров, её охранял тот самый капитан с автоматом.