— Я тревожусь за Мэгги.

Как доктор и ожидал, при этом имени вид у пациентки сделался удивленный, растерянный. Он решил не отступать.

— Вероятно, нам придется ее увести.

Белла оттопырила нижнюю губу. Ее подбородок уткнулся в шею, а глаза наполнились влагой.

— Ты же этого не хочешь, правда, Белла? Ты никому этого не пожелаешь. Нельзя, чтобы это повторилось.

— Они сделали мне больно, — пролепетала она детским голоском.

— Больше никто не сделает тебе больно. И Мэгги тоже. Если ты мне поможешь. Поможешь мне?

— Как?

— Белла, не притворяйся, что не знаешь. Есть кто-то, с кем я должен поговорить. При условии, что ты ее впустишь.

Белла яростно замотала головой.

— Если ты не поможешь мне, Мэгги уведут. И это произойдет у тебя на глазах. Потому что ты и есть Мэгги, правда, Белла?

Она продолжала яростно трясти головой. Де Санг опасался еще одного припадка. Но он знал, что ему нужно подобраться к раздвоению личности.

— Может, мне называть тебя Мэгги, а, Белла? Или звать тебя Беллой? А может, называть тебя другим именем?

Она все еще мотала головой. Доктор сунул руку в карман и достал клочок бумаги. В свое время этот клочок явно был скатан в крепкий шарик, но Де Санг разгладил и аккуратно сложил его. Когда психолог оставлял этот листок на ночь у изголовья Мэгги, тот был девственно чист. В придачу к нему Де Санг положил ручку, позаимствованную у Эми.

— Кое-кто был так любезен, что подсказал мне имя, — проговорил Де Санг. — Взгляни, что тут написано. Это твое имя? Может, мне называть тебя Аннис?[2]

Женщина перестала трясти головой, она резко откинулась в кресле, раскинув руки. И потеряла сознание.

С доктора градом катился пот. Прежде чем продолжать, он вытер лицо носовым платком.

— Белла. Белла, я знаю, ты меня слышишь. Пожалуйста, слушай мой голос. Ты знаешь — я здесь, чтобы помочь. Белла, я сосчитаю до пяти, а когда сосчитаю до пяти, то прикоснусь к тебе, и ты расслабишься. Один, два, три, четыре, пять.

Де Санг дотронулся до лба женщины, и она испустила глубокий-глубокий вздох, по-прежнему не открывая глаз.

— Это хорошо, Белла, это очень хорошо. Теперь следуй за моим голосом. Я собираюсь погрузить тебя еще глубже. Глубже. Надо, чтобы ты вспомнила. Наверное, все это было еще до тебя, Белла, задолго до тебя. Вспомни, что было до тебя. Как это было. И когда я верну тебя назад, то ты будешь уже не Беллой и не Мэгги. Ты вспомнишь.

— Да.

Внезапный ответ застал психолога врасплох. Она почти перешла на шепот. Глаза ее были закрыты, но голова слегка изменила свое положение на подушке. Женщина облизала губы и судорожно сглотнула.

— Аннис?

Она не ответила, продолжая облизывать губы и судорожно, как будто через силу, сглатывать. А потом:

— Да.

— Аннис. Ты вела нас за собой в танце.

— В танце? — все еще шепотом.

— Кто ты?

— Я Аннис. Я всего лишь маленькая птица.

— Ты пугаешь людей. Маленького Сэма.

Она продолжала с трудом сглатывать.

— Ты причиняешь людям боль.

Она открыла глаза и посмотрела на него. В глазах ее сверкнула вспышка, испугавшая Де Санга.

— Это они сделали мне больно. Они сделали больно. Она ловила ртом воздух.

— Ты хочешь пить, Аннис?

Она кивнула, и он протянул ей стакан воды. Она обхватила стакан пальцами и стала судорожно пить.

— Кто ты, Аннис?

— Целительница. Я никому не вредила. Священники. Они пришли за мной.

— Как Белла.

— Белла слабая.

Она снова закрыла глаза. Де Санг взял у нее стакан.

— Аннис? Аннис? Слушай меня, Аннис.

Но она не отвечала. Она тяжело дышала, грудь ее заметно поднималась и опускалась, а из горла доносилось слабое дребезжание.

Потом она сказала:

— Ты священник.

— Нет, — возразил Де Санг. — Я целитель. Как ты.

— Нет, ты священник. Новые слова. Новые боги.

— Едва ли ты знаешь меня, Аннис.

— Нет. Я знаю тебя. Ты был там. Ты был священником. И Аннис ушла, а Мэгги проснулась, дрожа всем телом.

Эш погрузился в раздумья. Визиты к Мэгги, которые неохотно позволял ему Алекс, не убедили его в том, что она чувствует себя лучше. В этом вопросе их с Алексом мнения совпадали. Эш решил навестить старую Лиз, потому что больше ему не с кем было поделиться. Он изливал ей свою тревогу в таком возбуждении, что стучал пальцами о чашку с чаем.

— Да, дела, — сказала Лиз, когда он выговорился.

Он сидел под ее старинными часами, маятник раскачивался из стороны в сторону, а негромкое тиканье разгоняло тишину. Хозяйка пожевала щеку и погладила собаку.

— Да уж, дела. Ты ведь очень по ней тоскуешь, верно? — спросила она, — Что же ты так легко ее уступил?

— Мне вовсе не было легко, Лиз. Но дети — она погибала в разлуке с ними. К тому же в глубине души она любит Алекса, я знаю, что любит. И хотя ей так не казалось, я стоял между ними.

— Очень уж ты хороший, Эш. Иногда люди бывают такими хорошими, что даже слишком.

— Она больна. Сильно больна.

— А как насчет того, кто ее посещает? Что ты о нем скажешь?

— О психологе? Не знаю. Она ему доверяет. Но возможно, этого недостаточно.

— Она верит ему, да? — уточнила старая Лиз, призадумавшись.

— Что вам известно, Лиз?

— А сколько ты мне заплатишь? — расхохоталась Лиз.

Гость усмехнулся, но хозяйка не услышала в его смехе особой радости. Она чопорно встала и взяла у него чашку.

— Ох, до сих пор все кости ломит после той прогулки.

Она взяла из кладовки бутылку бузинного вина и налила им по стаканчику.

— Уж я-то знаю, — пробормотала она, — ту, которая завладела Мэгги и не отпускает. Я ее видала.

— Видала? Что значит — «видала»?

— Она все вокруг детей ошивалась. Однажды была и в моей кладовке. Видала я ее, можешь не сумлеваться.

— Вы говорите о той, что зовется Аннис?