Мы на обороне Кавказа находились на сегодняшний день уже почти 5 месяцев, и нужно сказать, что бойцы и командиры мужественно, с чувством долга перед Родиной сражались и упорно отстаивали родную землю.

Ради объективности должен сказать, что и среди военных были трусы и маловеры, которые бросали поле боя или подставляли руку под пулю, но таких единицы. Абсолютное большинство храбро отстаивали каждую пядь земли…

О том, что на гитлеровскую удочку клюнули некоторые люди из наших восточных национальностей и подались в армянские и грузинские «легионы», — это также известно, и я об этом слышал в передаче по радио, когда мы сидели в окопах у командира армянской дивизии, где со стороны немецких окопов почти круглые сутки шумело радио, выставленное в окопах, чтобы армяне переходили к немцам.

Мне также приходилось организовать борьбу, я уже говорил с «представителями мусульманского народа», которые в тылу Грозного и Владикавказа организовали банды и чинили подлости Красной Армии. Нашлись отщепенцы и трусы, которые пошли за немцами.

Но их было немного. И не уверен в том, что их так много, как об этом говорили мне не раз русские, проживающие в Грозном и Владикавказе, якобы их ежедневно чеченцы и ингуши пугают, что зарежут, когда придет Гитлер.

В отличие от чеченцев, северо-осетинцы вели себя хорошо. Помогали Красной Армии, и я не слышал от них жалоб, ни нытья от бомбежек немцами Владикавказа.

Почти весь декабрь 1942 года я и занимался чеченцами-бандитами. Эта подлая Чентиева так и не сказала, через кого она связывалась с немцами, никого не выдала. Вела себя нагло. Расплакалась, а отказалась сказать правду.

Председатель Совнаркома Чечено-Ингушской АССР Моллаев и секретарь обкома Иванов требовали арестовать её. Я донес в Москву об этом и оттуда получил указание Кобулова (этого негодяя): «Нарком приказал направить Чентиеву в Москву». Видно, ему сказали, что она красавица, и вот решил посмотреть на нее.

Нужно объективно сказать, что она была действительно красавица, 26 лет. Потом я узнал, что ее завербовали, а толку не было никакого. Глупо!..

В январе везде началось повсеместное отступление немцев, в том числе из Северного Кавказа и Кубани, и Чентиева-то не нужна уже была, и ее освободили. Мне не дал Кобулов дела сделать и сам не сделал, а подлецы остались на свободе.

Когда нахожусь в Москве, то и писать не хочется. Хотя день и ночь работаешь. Много всяких впечатлений, наблюдений и т. д.[143]

Меня особенно поражает, когда наблюдаешь за людьми, которые в трудную минуту ведут себя трусливо, угодливо, подхалимски, а как только положение начинает улучшаться, и кстати сказать, не на фронте Отечественной войны, а его личное положение, так сразу такие люди начинают драть нос, делать умный вид, вроде он спас Россию.

Этим характерен Кобулов и его приспешники Цанава, Мешик, Абакумов и др. Ни один из них не был на фронте, а всё в тылах или в бегах. А сейчас посмотришь на них и удивляешься. Набираются наглости рассказывать о фронте, об ужасах, о своем героическом поведении, когда попадал в Москве под бомбежку, бесстрашии и т. д.

На следующий день после прилета в Москву, когда я зашёл к Меркулову, он довольно мрачным тоном сказал, что в 19 часов вызывает нас с тобой и Абакумова на «ближнюю». Ближняя дача находилась в 4-х км от Поклонной горы при въезде в Москву по Минскому шоссе. Дача расположена в лесу, особенно примечательного не представляет ни снаружи, ни внутри.

Я спросил Меркулова, а почему вызывает. Он сказал, что позавчера солдат Московского округа Николаев залег около памятника Минину и Пожарскому с «СВ» (скорострельной винтовкой) и, дождавшись выезда из Кремля кого-либо из членов правительства, начал стрелять[144].

В машине был А. И. Микоян. Две пули, попавшие в машину, только поцарапали и все. (Паккарды, на которых ездили члены Политбюро, были бронированные). Я почувствовал что будет неприятное, потому что такого случая не было с 1934 года (с убийства С. М. Кирова*).

Поехали все трое на одной машине. Когда вошли и разделись, Сталин ходил в с головой и курил.

Кстати сказать, несмотря на то, что все мы имели звания и к тому же большие — Меркулов 4 звезды, мы с Абакумовым по 3 звезды, т. е. генерал-полковники (по линии органов), но Меркулов и Абакумов, видимо, подражая Сталину, форму не носили. Я всегда был в форме, кроме случаев, когда нужно быть в гражданском платье по оперативным соображениям[145].

Когда вошли, Сталин поздоровался; вернее, мы, а он ответил и начал сразу, обращаясь к Меркулову: «Вам известно о случае стрельбы по Микояну?»

Меркулов: «Да, т. Сталин, мы вместе ведём следствие с т. Абакумовым».

Сталин: «Что следствие, следствие, на черта мне нужно ваше следствие. Позор, не знаете, что у вас под носом делается».

В ходе первых фраз как-то получилось, что мы встали в ряд, я с краю. Сталин продолжал, обращаясь к Меркулову: «А вы в армии служили?» Меркулов: «В 1916 году по окончании Петроградского университета был вольноопределяющим».

Сталин скривился и начал: «Ну вот, что с него взять, в армии не служил», потом посмотрел на меня и добавил с иронией: «Вольноопределяющий». А потом, обращаясь сурово к Абакумову: «А вы?» Абакумов: «Нет, не служил».

Ну, это его уже окончательно взбесило. «Ну вот, что с них взять. Военного дела не знают», а затем, обращаясь ко мне: «И это называется начальник особого отдела Красной Армии».

(Абакумов к тому времени был начальником Главного управления особых отделов СМЕРШ.).[146]

И далее Сталин продолжал: «Так дальше не пойдёт, надо начком особого отдела военного. Война идёт, мало ли что может быть, а тут гражданские люди».